|
Русский язык живой, как сама жизнь, он отражает нашу действительность. Помните слова Паустовского: «Для всего, что существует в природе (позволю себе уточнить слова писателя, дать им свою интерпретацию: для всего хорошего в природе и в жизни!), в русском языке есть великое множество хороших слов»… Когда школа была ДОМОМ, образовательные учреждения назывались просто школами, лицеями, гимназиями… Про школу-дом мы учили стихи и пели песни, в которых искренне выражали свое чувство благодарности школе и учителям: «Школа – это светлый дом, мы учиться будем в нём...» А теперь это сакральное понятие ДОМ «вытравляется» свыше сознательно во всей образовательной среде, но главное - в отношениях между людьми (причем на всех уровнях!). В современных образовательных учреждениях из людей (учеников и учителей!) делают винтики большого механизма (истинные цели не обговариваются, но думающим людям они понятны, не правда ли?). Так как же все это теперь прикажете называть? Чем угодно, только не ШКОЛОЙ! Вот и придумывают чиновники свои варианты, так сказать «упражняются в творчестве». Отсюда и комплексы, модули, рейтинговые организации, в которых есть ОГЭ, ЕГЭ, ГИА, МЭШ, ВОШ, МОШ… Благое дело такими словами не назовут! Как тут не вспомнить строчки из рассказа А.И.Солженицына «Матренин двор»: «Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!» Помните продолжение? Рассказчик описывает безобразный быт жителей-временщиков из поселка с таким названием. А ведь быт, как известно, определяет сознание человека. Позволю себе процитировать весь эпизод рассказа: «На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-деревянном бараке, висела строгая надпись: «На поезд садиться только со стороны вокзала!» Гвоздем по доскам было доцарапано: «И без билетов». А у кассы с тем же меланхолическим остроумием было навсегда вырезано ножом: «Билетов нет». Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт легко было приехать. Но не уехать. А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили — торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его, Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив. Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок — однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с остекленными верандами, домики пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя было увидеть перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было комнаты с четырьмя настоящими стенами. Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь поселок проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-дымящие, пронзительно свистя, таскали по ней поезда с бурым торфом, торфяными плитами и брикетами. Без ошибки я мог предположить, что вечером над дверьми клуба будет надрываться радиола, а по улице пображивать пьяные — не без того, да подпыривать друг друга ножами»... Вот так безобразный быт формирует безобразное сознание… А потому, по авторскому замыслу, и название поселка тоже безобразное, нерусское! Так и в нашей школьной жизни… И никакая техника и электроника тут не поможет, ибо жизнью уже неоднократно доказывалась верность слов Андрея Вознесенского: «все прогрессы реакционны, если рушится ЧЕЛОВЕК!»
|