Валентин Саввич Пикуль. Калиостро — друг бедных
 

Шарлатан, плут и обманщик — эпитеты не первого сорта. И сейчас еще Калиостро по привычке иногда величают авантюристом. Но серьезные авторы пишут о нем спокойно: талантливый врач, замечательный актер, король иллюзионистов, одаренный химик-экспериментатор. В недавно вышедшей у нас книге по истории медицины Калиостро назван «чудесным представителем» лечебной психиатрии: «…он лечил сильным психическим влиянием, отбросив все ритуалы, пассы и церемонии». Где же правда? Признаюсь, и я долгие годы находился под впечатлением рассказа Алексея Толстого «Граф Калиостро», в котором он выведен каким-то бесом, способным слукавить и тут же исчезнуть, оставляя после себя сатанинский запах серы.
Впрочем… часы уже пробили полночь!
Стены моего кабинета раздвинулись, и предстал он сам — широконосый, толстый, благодушный, черные кружева его манжет были закапаны вином и воском, а парик был осыпан фиолетовой пудрой с примесью мелкого алмазного порошка.
— Я не помешаю? — спросил граф Калиостро.
— Вы появились кстати, — сказал я, ничему не удивляясь. — Я как раз собирался писать о вашем дьявольском преподобии.
— Бог мой! — воскликнул Калиостро. — Недавно в Голливуде я посмотрел фильм о себе, где меня играл знаменитый Орсон Уэллс. Чего там не накручено! Не повторяйте сплетен обо мне. Не спорю: бедный человек, я многих обманывал… Но обманывал лишь богатых дураков. С бедняком же делился всем, что имел.
— Я это знаю. Но вас обвиняют и в мистицизме.
— Какая чушь! Посмотрите на меня: разве я похож на монаха? Всегда любил жизнь, любил ее радо-сти и был далек от религии. Наоборот, у меня всегда были скандалы с церковью.
Не забывайте, что меня погубила папская инквизиция! А мои оккультные тайны ныне уже не составляют секрета и даже не называются оккультными: простая физика вещей… Ваш артист Кио работает в таком же стиле, как и я когда-то. Однако ж вы на цирковых афишах не пишете: «Скорее к нам! Вы увидите знаменитого мистика Кио!».
— Согласен, — отвечал я. — Но вы сами запутали свою судьбу… Так, например, сидя в Бастилии, вы дали показания: «Место моего рождения и родители мне совершенно неизвестны».
Не правда, граф! Вы родились в Палермо на острове Сицилия.
Читаю дальше: «Все розыски мои по этому предмету не привели меня ни к чему, хотя и вселили в меня убеждение в знатности моего происхождения…» Опять приврали, граф! Вы родились в семье мусорщика Пиетро Бальзамо, а вашу мать в девичестве звали Феличией Браконьери…
Я оглянулся, но графа Калиостро уже не было возле меня, лишь тихо потрескивали стены, сквозь которые он проходил, — удаляясь, а откуда-то сверху послышался его сдавленный голос:
— Извините, но я терпеть не могу документов…
Итак, летом 1743 года у бедных итальянцев родился мальчик, которого именовали Джузеппе Бальзамо. Он еще не знал тогда (да и не мог знать), что о нем возникнет необъятная литература на всех языках мира, что знаменитые Гете и Дюма напишут о нем романы, что Иоганн Штраус создаст о нем развеселую оперетту, а именем его — именем графа Калиостро! — будут украшены театры и цирки Европы, журналы и клубы фокусников Америки.

***

Отданный на воспитание в коллегию святого Роха, мальчик не раз убегал, монахи его ловили, секли, ставили коленями на горох, он снова убегал. Наконец был пойман в горах Сицилии, где возглавлял шайку малолетних бродяг… Джузеппе сослали в отдаленный монастырь Картаджироне, где его взял на поруки добрый старик аптекарь. Среди древних штанглазов с лекарствами, разбирая пахучие лечебные травы, сорванец охотно постигал химию и медицину. Он даже присмирел! Но однажды за трапезой ему велели вслух читать жития святых. Монахи чавкали за столами, передавая друг другу кувшины с вином, а Джузеппе звонким голосом читал им с кафедры о подвигах святой церкви. До монахов, увлеченных едою, не сразу дошло, что чудеса в этом мире творят одни лишь фокусники и мошенники, а подвижники церкви способны на одни дьявольские козни. Джузеппе обладал пылкой фантазией: глядел-то он, конечно, в книгу, но читал то, что подсказывало ему его воображение…
— На костер еретика! — завопили монахи разом.
Раздался звон стекла — Джузеппе вылетел в окно трапезной. Как обезьяна, уцепился за ветку старой оливы, и, перемахнув через ограду монастыря, он быстро исчез в зарослях виноградников. Молодой и загорелый подросток вернулся в Палермо, где начал учиться музыке и живописи, и не было такой драки на улице, в которой бы он не участвовал. Ловкая игра в карты с шулерами научила его первым приемам манипуляций. Уже тогда сплетничали, что он знается с нечистой силой, а фокусы Бальзамо привлекали людей; один бродячий актер открыл ему секрет чревовещания. Вскоре юноша узнал, что в Палермо проживает еврей-ростовщик Морано, который ничего не делает, не ест, не пьет — все копит, копит, копит.
— Бесстыжий! — возмутился Джузеппе. — Золото дано человеку не для того, чтобы оно бесцельно тускнело в кошельке…
Под видом «эмиссара сатаны» он завладел золотом скряги и бежал из Палермо — навсегда! Замелькали города и страны, корабли и гостиницы. Бальзамо часто менял имена, пока не умерла его тетка Винчента Калиостро, фамилию которой он и перенял (заодно уже присвоив себе и графский титул). А в Мессине Калиостро встретил человека, о котором известно лишь, что его звали Алтотас, но кто он был, откуда родом и когда он умер — этих тайн не могла позже открыть даже всемогущая инкви-зиция. Алтотас обладал обширными познаниями в медицине и алхимии, был врачом, ювелиром и гипнотизером…
Для начала мудрец задал вопрос Калиостро:
— Из чего, мой сын, люди пекут хлеб?
— Из муки, падре, — учтиво поклонился юноша.
— А из чего возникает приятное вино?
— Из винограда, падре.
— А… золото?
— Не знаю этого, падре.
— Но очевидно, если хлеб делают из муки, а вино — из винограда, то из чего-то, наверное, можно воспроизвести и золото?
— Вы смутили мой разум, падре…
Ночью алжирский корабль, расправив черные косые паруса, уносил их с Алтотасом к берегам Египта, где Калиостро быстро постиг секрет перевоплощения обычной мешковины в дорогую парчу. Скоро он погружал старый гвоздь в жидкость и вынимал гвоздь… золотой! Брал маленький алмаз — возвращал крупный бриллиант. Калиостро очерчивал вокруг себя круг, и скоро в кругу бушевало жаркое пламя, из которого он выходил с улыбкой. На шумных базарах Каира дервиши за скромную плату показывали ему стеклянные графины с водою, в которых можно видеть все что хочешь. Калиостро и сам научился этому: плеснув на ладонь воды, он делал так, что зрители видели в его горсти лица своих близких… (Некоторые секреты известны египтологам из древних папирусов; об этом можно прочесть в книге «Когда духи показывают когти» (Политиздат, 1969); также в книге советского фокусника А. А. Вадимова «От магов древности до иллюзионистов наших дней» (М., «Искусство», 1966), в которой немало страниц отведено и Калиостро.) Тайны жрецов Древнего Египта еще не умерли в краю сфинксов и пирамид, Калиостро жадно поглощал их на улицах и базарах, от Алтотаса вбирал знания людской психологии и опыт врачевания, он осваивал значения драгоценных камней и сплавов металлов. Пешком они добрели до пустынной Аравии; с острова Родос бури загнали их на Мальту, где гроссмейстер Пинто, видный знаток химии XVIII века, вручил им ключи от своих грандиозных лабораторий; тут Калиостро задержался, работая с зельями и ядами, с хрусталем и золотом. На Мальте таинственно исчез, словно его никогда и не было в мире, ученый бродяга Алтотас, а Калиостро, обогащенный, отплыл в Неаполь…
Однажды вечером он подыскивал себе ночлег и, проходя мимо лавки литейщика бронзы, заметил в окне красивую девушку.
— Как зовут тебя? — спросил он, остановившись.
— Лоренца, — ответила она, кусая цветок белыми зубами.
— Ты мне нравишься. Я таких еще не видел.
— Ты мне тоже нравишься, прохожий. Кто ты?
— Я сам не знаю, — сказал Калиостро. — Меня породили потомки фараонов, но где и когда — я не мог выяснить. Сейчас я еду из Мекки, чтобы развеяться в бесцельных странствиях…
Послушай, красавица, как бренчит золото в моем кошельке!
Лоренца послушала звон монет и бросила вниз цветок.
— Спроси у отца, его зовут Феличиани, он у себя в лавке…
Она стала его женою, и дальше покатили вдвоем, испытывая массу приключений, как и положено людям, склонным к бродяжьей жизни. Словно во сне, проплывали города и страны; новый народ — новый язык… И всюду заводились сомнительные друзья, которых в одном городе поджидала висе-лица, в другой они не ехали, ибо там их поджидал топор палача. Да, век жестокий! Калиостро тоже сажали в тюрьмы, но юная Лоренца была так прекрасна, что ее мужа не держали никакие затворы. Скоро и жена угодила в тюрьму во Франции, которую супруги тут же покинули ради Брюсселя, после чего их видели проездом через Германию, они возникли опять на Мальте и вдруг оказались в Лондоне… Тут с Калиостро произошла крутая перемена. Речь его стала загадочна, он рассуждал о тайнах Востока, которые приобрел у подножия египетских пирамид, но больше молчал. На мизинце его сверкала печатка с шифром: змея держит в зубах яблоко, пронзенное стрелой (намек, что мудрец должен хранить свои знания). Современники долго не понимали: отчего так сказочно богат Калиостро? Почему у него не переводилось золото? Думали, что он и в самом деле обладает секретом «философского камня». История этот вопрос не выяснила. Вскоре Калиостро навестил Голштинию, где проживал легендарный граф Сен-Жермен, о котором позже писал Пушкин в «Пиковой даме» (кто не помнит трех карт — тройка, семерка, туз!). Загробным голосом Сен-Жермен возвестил Калиостро:
— Величайшее из таинств мира состоит в умении управлять людьми, и единственное средство — никогда не открывать истины; необходимо действовать лишь вопреки здравому смыслу людей, смело проповедуя им нелепости, и тогда они всецело тебе поверят! А теперь повернитесь на Восток: видите, там сверкают, как чистые бриллианты, снега великой России. Откройте двери ее!
Калиостро с очаровательной Лоренцой появился в Митаве, столице Курляндского герцогства. Отсюда недалеко и до Петербурга, куда он въехал под именем графа Феникса, полковника испанской службы (Калиостро имел какое-то особое пристрастие к чину полковника). Был год 1779-й…

***

А Толстой писал, что Калиостро у одной княгини «вылечил больной жемчуг; у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на 11 каратов и, кроме того, изничтожил внутри пузырек воздуха; Костичу, игроку, показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч». Должен огорчить читателя: подобных чудес не было!
Петербургское общество, к удивлению Калиостро, оказалось совсем не легковерным, а Екатерина II, женщина практичного ума, вообще отказалась принять «графа Феникса», и он, оставив в Лондоне славу мага и волшебника, на берегах Невы заявил о себе только как врач — не более того.
Правда, Калиостро встретил средь русских вельмож видных масонов, обладавших большими знаниями в науках и философии, но императрица, подобно всем монархам Европы, боялась масонов как заговорщиков. Калиостро повезло не в Зимнем, а в Таврическом дворце, где полулежа царствовал умнейший сибарит князь Г. А. Потемкин; охотник до всяческих диспутов, он часто беседовал с Калиостро на любую тему. Однако кривому светлейшему хватило даже одного глаза, чтобы заметить красоту Лоренцы, и это поставило Калиостро в неловкое положение: он переживал измену жены, а в Зимнем дворце ревновала Потемкина к итальянке сама императрица. Но внешне она не выказывала неудовольствия, а на приеме в Эрмитаже подошла к испанскому послу — маркизу дону Нормандесу.
— Говорят, — сказала она, — у меня в столице появился какой-то полковник службы вашего короля — некто граф Феникс…
— Под знаменем короля испанского, — склонился посол, — полковника с таким именем не значится. Это — блеф!
— Ну, я так и думала, — засмеялась императрица…
Между тем Калиостро занимался врачеванием, а все «чудеса» передоверил своей жене. Юная красотка утверждала, что ей далеко за семьдесят, и это вызывало зависть придворных дам.
— Быть того не может! — восклицали они, не веря глазам своим.
— Но мой сын уже капитаном в голландской армии.
— Как же вы так удивительно сохранились?
— Этим я обязана мужу, который знает древнейший секрет эликсира вечной молодости… Он и сам далеко немолод!
Калиостро помалкивал в таких случаях, но уже блуждали слухи, что ему 3000 лет, он был оруженосцем Александра Македонского, хорошо помнит пожар Рима при Нероне и прочее.
Случалось, что расслабленные старцы просили его вернуть им легкокрылую юность.
— Не советую, — подумав, отвечал Калиостро. — Вы даже не знаете, как мучителен процесс пере-воплощения, особенно когда у вас вытекут старые глаза, а потом вы станете, подобно змее, выпол-зать из своей шкуры, чтобы надеть новую…
Но все это чепуха, а вот лечил он замечательно, что признают и наши историки медицины. Как он лечил, я не знаю; знаю лишь, что давал декокты, эликсиры и микстуры, умело воздействовал на психику больных страшной силой гипнотического внушения. История подтвердила мнение о Калиостро, издавна сложившееся, что он был другом бедноты, которую лечил бесплатно. Калиостро брал с богачей тысячи, а бедных, напротив, сам же и снабжал деньгами. Образовался своего рода насос, который перекачивал деньги богатых в карманы бедняков. При этом он «не получал ниоткуда денег, не предъявлял банкирам никаких векселей, а между тем жил роскошно и платил за все щедро». Императрица, не вмешиваясь, зорко следила за ним:
— Подозреваю, что сей кудесник недаром навестил нас. Масоны попусту денег не транжирят. А папа римский Климент Двенадцатый уже оповестил весь мир о том, что Калиостро — ученик дьявола…
Екатерина II велела врачу покинуть Петербург, а потом сочинила комедию «Обманщик», в которой вывела Калиостро под именем Калифалкжерстона. Но удар был ею направлен не столько по Калиостро, сколько вообще по масонству, — это было как бы замахом на тот удар, который она позже на-несет по Новикову и Радищеву, тоже масонам!

***

Осенью 1780 года Калиостро въехал в Страсбург, богатый и оживленный город, ставший столицей его триумфа: шестерка лошадей изабелловой масти была укрыта золочеными попонами; большая свита учеников, пажей и скоморохов сопровождала поезд гроссмейстера всяких чудес. Толпы народа собрались на мосту Келль, приветствуя исцелителя и волшебника. В самый патетический момент встречи, когда Калиостро осыпали цветами, из толпы послышался крик:
— Держите его! Это палермский жулик Джузеппе Бальзамо, который много лет назад оставил меня без единого пиастра… О негодяй! Верни мое золото — все до последней унции…
Это голосил старый ростовщик Морано, о котором Калиостро забыл и думать. Выручило искусство чревовещания, и над громадной толпой, рушась откуда-то сверху, будто глас небесный, глас Божий, раздалось — утробное, зловещее:
— Оставьте племя торгующее — оно давно безумно…
Калиостро был великолепен: в длинном шелковом одеянии, с чалмою пророка на голове, весь в блеске бриллиантов, а по красной перевязи, напоминавшей орденскую ленту, были нашиты египетские жуки скарабеи; на поясе висел рыцарский меч без ножен, а руки Калиостро обильно умаслил старинными благовониями.
Одна женщина на мосту, не веря в него, крикнула:
— Если ты ясновидящий, так ответь: сколько лет моему мужу?
— Странный вопрос от женщины, которая никогда не была замужем, — проницательно-точно определил Калиостро…
В редкой книге того времени современник писал: «Кто такой Калиостро, откуда и куда стремится — на эти вопросы никто не в состоянии ответить… Он безвозмездно исцеляет и тратит деньги на помощь беднякам. Он ест мало, почти одни макароны; спит всего два-три часа, сидя в кресле». Ученый-физиогномист Лафатер, чтобы убедиться в правдивости слухов о Калиостро, специально прие-хал из Цюриха в Страсбург и был встречен словами Калиостро:
— Если вы знаете больше меня, то вам нет смысла знакомиться со мною; если же я знаю больше вас, то я не нуждаюсь в знакомстве с вами…
Лафатер увидел в нем «сверхчеловека». Три года Калиостро провел в Страсбурге, куда стекалось множество больных и просто любопытных, отчего город неслыханно разбогател, а 30 января 1785 года он въехал в Париж, где в пустующем храме дал несколько сеансов иллюзионизма, хорошо продуманных и впечатляющих публику. Сидя на прозрачном шаре, Калиостро держал в руках живую змею, а голова его была объята пламенем, и в таком виде шар уносил его под самые своды храма, где Калиостро растворялся под куполом, будто сказочный дух; при это в храме возникал стол, полный золота, серебра и живых цветов, уже накрытый для ужина, и, конечно же, улетевший в поднебесье Калиостро был первым, кто садился за стол, — непонятно откуда появившись… В Париже он изредка брался за врачебную практику, делая это почему-то неохотно, лишь уступая просьбам короля Лю-довика XVI (который, кстати, объявил, что любое оскорбление Калиостро будет наказано, как его личное оскорбление).
Если верить преданию, Калиостро однажды на улице Парижа встретил бедного худенького корсиканца с воспаленными глазами.
— Я вижу, — сказал он ему, — что вас снедает непомерное честолюбие. Утешьтесь: вы будете владеть половиной мира!
Корсиканец расхохотался ему в лицо:
— Что ж, тогда вы станете моим первым министром.
— О нет, — печально отвечал Калиостро. — К тому времени как вы достигнете цели, меня уже погубят враги…
Говорят, этим корсиканцем был Бонапарт — будущий Наполеон!
Калиостро переживал шумную славу: все хотели его видеть; возле дома, в котором он жил, выстраивалось до двухсот карет; не было в Париже салона без бюста Калиостро — в бронзе или в мраморе; его портреты украшали табакерки мужчин и веера женщин; возникла даже мода иметь его изображения в перстнях. Ничто не предвещало беды, когда вдруг началось дело об ожерелье королевы — самый громкий уголовный процесс конца XVIII века. Описывать этот скандальный фарс мы не станем (Интересующихся этим процессом отсылаю к книге Е. Черняка «Пять столетий тайной войны» (М., «Наука», 1966), где достаточно полно изложено это «темное дело».), ибо Калиостро попал в Бастилию за чужие плутни. Судьи обратили внимание, что бумаги Калиостро подписаны: L. P. D. Калиостро отказался расшифровать значение этих букв. И лишь позже римская инквизиция с кровью вырвала у него признание: L. Р. D. — «Lilium pedibus destrue» — «Попирай лилии ногами» (лилия была древним символом королевской власти во Франции). Суд по делу об ожерелье королевы полностью оправдал Калиостро, и это вызвало небывалый энтузиазм парижан, вечером многие дома столицы были иллюминированы. Римская инквизиция со злорадством отметила: «В честь Калиостро звонили в колокола и народ кричал, что будет защищать его с оружием в руках — даже против власти короля!»
Волнения в народе испугали Людовика XVI, и он велел Калиостро покинуть Париж. Хотинский пишет, что парижане «надели траур… Когда он садился на корабль в Булони, на берегу стояло пять тысяч человек на коленях». Калиостро отплыл в Англию, а за ним (очевидно, так и было! ) уже следовали по пятам тайные агенты ватиканской инквизиции…
Здесь, в Англии, Калиостро издал открытое «Письмо к народу Франции», ставшее знаменитым (и тогда же переведенное на русский язык! ); неслыханный тираж этого послания буквально заполонил все города Европы. Это был страстный протест человека против монархической деспотии, против всех королей! Его поняли вполне только через три года, когда вспыхнула Французская революция, ясно предсказанная в этом памфлете. Напророчив королю Людовику XVI гибель от рук восставшего народа, Калиостро предрек, что народ Франции не оставит камня на камне от его Бастилии, «на месте которой, — писал он, — будет создана площадь для общественных гуляний». Пожалуй, это самое удивительное предвидение Калиостро: на месте поверженной Бастилии образовался пустырь, украшенный надписью: «ОТНЫНЕ ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ТАНЦУЮТ».
Странная судьба у этого человека! Калиостро всю жизнь боялся Рима с его инквизицией и шпиона-ми, но весной 1789 года бдительность ему изменила. В самый разгар событий во Франции он посе-лился в Риме, словно забыв, что эдикт папы Клемента XII, подкрепленный буллой папы Бенедикта XIV, устанавливал смерть для всех масонов! Лоренца, более осторожная, предлагала мужу бежать из Рима куда глаза глядят, но он, излишне уверенный в себе, отвечал на ее страхи масонской фразой:
— Свет идет с Востока, звенят мечи, мясо сошло с костей, двери открыты настежь, и полная луна освещает дорогу надежды…
Он успел завербовать в свою ложу только трех человек, один из которых и был шпионом папы! Вечером 27 сентября Калиостро был арестован вместе с женою, бумаги их сожгли на костре. Калиостро пытали, заставляя признаться в общении с дьяволом, и вскоре, в крови и пламени, он уже подписывал все, что святые отцы ему подсовывали. А по городу, дабы в народе не возникло сочувствия к нему, церковь распространяла слухи, что Калиостро, еретик и якобинец, хотел поджечь Рим! Сохранилась смутная легенда, будто Калиостро задушил в камере патера, присланного от папы для увещевания, и в патерской сутане пытался бежать из застенка, но был схвачен при выходе… Лоренца вела себя с большим мужеством, защищая своего мужа; ее осудили на пожизненное заключение, но вскоре она умерла от диких пыток. Процесс над Калиостро затянулся; лишь в апреле 1791 года смертный приговор был поднесен папе на утверждение; казнь через четвертование папа заменил «вечным заточением в крепости без надежды на помилование». При этом папа подчеркнул, что графу Калиостро «будут предписаны полезные для души епитимьи».
Французская революция уже стучалась в римские ворота, но бедный Калиостро не дожил до подлинного триумфа! Голодные, босые, оборванные, хрипло кричащие батальоны санкюлотов расшатывали престолы, и золотая тиара на голове папы римского уже тряслась от ужаса. Папа подозвал к себе великого инквизитора и что-то шепнул ему на ухо. Черная молчаливая тень удалилась во мрак…

***

Молодой Наполеон-Бонапарт вступил в Рим; на знаменах его армии в ту пору еще пылали священные заветы свободы, равенства и братства… Удивительно, что офицеры и солдаты Франции сразу же ринулись к тюрьме святого Ангела, где был заточен Калиостро, и потребовали его выдачи. Темницы были отворены революцией — на яркий свет выходили измученные пытками узники инквизиции, но Калиостро средь них не было…
Революционные солдаты кричали:
— Где наш Калиостро, иначе все расшибем пушками!
Смиренно опустив глаза, отцы святой церкви отвечали:
— Калиостро, кажется, недавно умер.
— Когда умер?
— Мы знаем только то, что он умер недавно…
В истории принята версия, что при первых же победах армии Наполеона в Италии, в мае 1795 года, папа римский велел Калиостро задушить. Швейцарский ученый Лафатер сообщил Гете: «Калиостро, каким я его лично знал, это был святой человек». Гете специально поехал в Палермо, где расспраши-вал жителей об их славном земляке; он еще застал в живых его мать, дряхлую старуху Феличию Бальзамо, жившую в страшной нищете, и дал ей денег.
— Не благодарите меня, — сказал поэт. — Я хорошо изучил биографию вашего сына, и я знаю, что он всегда помогал бедным…
Калиостро оставил в России ученика — Антона Гомулецкого, который служил мелким чиновником в Петербурге; Гомулецкий был непревзойденным конструктором людей-автоматов (сейчас мы их называем роботами), а в некоторых «чудесах» повершил даже своего учителя. В начале XX века французские историки основательно взялись за изучение Калиостро и пришли к выводу, что он обладал теми качествами, которые «привлекают к себе самое пристальное внимание науки». Познать возможности человеческого духа, проникнуть в крайности глубин людской психологии — эти темы актуальны в науке и сейчас!
Многие секреты Калиостро погибли вместе с ним безвозвратно, а Ватикан — что он знает, того не выдаст. Правда, некоторые из «фокусов» Калиостро воспроизводят в цирках и наши советские иллюзионисты. Этот человек до конца еще не раскрыт, да и стоит ли нам знать о нем все?… Корней Чуковский по этому поводу писал: «В самом деле, утрачивая ту или иную иллюзию, разве мы не становимся гораздо беднее?».