Разумеется, фантазиям не должно быть места. Однако, когда пытаешься понять жестокую несуразность произошедшего, его противоречие естественному ходу жизни, то приходят — фантазии. Потому что — на основе какого закона объяснить?
Великому русскому городу вернули старое имя. Это уже как-то нехорошо. Город не виноват. Город блистает своей имперской красотой. Но люди — люди вернули старое имя. Как-будто старую одежду от чужих людей. И с этим старым именем вернули старую энергетику. Сделано это было коряво - жители Ленинграда восприняли возвращение без энтузиазма, смиренно и смущённо. Старое имя протащили. Продавили. Как жарким летом ушанку надвинули на уши. От такой манеры будущее — не сверкало призывной романтикой, как ожидается, а как бы - насторожилось, затаилось.
И вот вместе со старым названием в Петербург возвращается остальное. В этой трагедии всё сошлось так, как не сможет написать изобретательный драматург.
Он — захвачен, попутан инфернальной энергией. Она — воплощение света и добра. Между ними — любовь. Странная, незакономерная. Невозможная. И сломалось. Надломилось. Взорвалось - так, что 150 миллионов людей, кого это касается, дрогнули, онемели от ужаса.
Так не сказал даже Достоевский. У него убийца — молодой человек. Жертва — старушка. Между ними — пустота. Преступление совершается — просто так. А юное создание, достойное любить и быть любимой, — всего лишь проститутка. И, тем не менее, это было предупреждение для нации. К которому не прислушались.
Повторилось — там же, в Петербурге Достоевского. Повторилось так, что даже думать об этом жутко, а роман осмелится написать только либо подонок, либо гений.
Персонаж Достоевского хочет доказать себе, что "право имеет". Комплекс Наполеона. Наполеон XXI в. действительно играл в Наполеона, с детства: это был его полный comme il faut.
Что, если Достоевский и сейчас даёт нам знать о том...
И делает это практически без намёка. Прямо. О том, что черта близко.