Итак, Илья Ильич Обломов решил отказаться от съёмной квартиры. Однако, пришёл братец хозяйки...

Иван Александрович Гончаров. Обломов (1859).
Отрывок

У Обломова было четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помешалась в двух непарадных комнатах, а братец жил вверху, в так называемой светелке.
   Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками.
   По стенам жались простые, под орех, стулья; под зеркалом стоял ломберный стол; на окнах теснились горшки с еранью и бархатцами и висели четыре клетки с чижами и канарейками.
   Братец вошел на цыпочках и отвечал троекратным поклоном на приветствие Обломова. Вицмундир на нем был застегнут на все пуговицы, так что нельзя было узнать, есть ли на нем белье или нет; галстук завязан простым узлом и концы спрятаны вниз.
   Он был лет сорока, с простым хохлом на лбу и двумя небрежно на ветер пущенными такими же хохлами на висках, похожими на собачьи уши средней величины. Серые глаза не вдруг глядели на предмет, а сначала взглядывали украдкой, а во второй раз уж останавливались.
   Рук своих он как будто стыдился, и когда говорил, то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или слово и, показав, тотчас прятал руку назад, может быть оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и немного тряслись, и ему не без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ.
   — Вы изволили, — начал он, бросив свой двойной взгляд на Обломова, — приказать мне прийти к себе.
   — Да, я хотел поговорить с вами насчет квартиры. Прошу садиться! — вежливо отвечал Обломов.
   Иван Матвеич, после двукратного приглашения, решился сесть, перегнувшись телом вперед и поджав руки в рукава.
   — По обстоятельствам я должен приискать себе другую квартиру, — сказал Обломов, — поэтому желал бы эту передать.
   — Теперь трудно передать, — кашлянув в пальцы и проворно спрятав их в рукав, отозвался Иван Матвеевич. — Если б в конце лета пожаловали, тогда много ходили смотреть...
   — Я был, да вас не было, — перебил Обломов.
   — Сестра сказывала, — прибавил чиновник. — Да вы не беспокойтесь насчет квартиры: здесь вам будет удобно. Может быть, птица вас беспокоит?
   — Какая птица?
   — Куры-с.
   Обломов хотя слышал постоянно с раннего утра под окнами тяжелое кудахтанье наседки и писк цыплят, но до того ли ему? Перед ним носился образ Ольги, и он едва замечал окружающее.
   — Нет, это ничего, — сказал он, — я думал, вы говорите о канарейках: они с утра начинают трещать.
   — Мы их вынесем, — отвечал Иван Матвеевич.
   — И это ничего, — заметил Обломов, — но мне, по обстоятельствам, нельзя оставаться.
   — Как угодно-с, — отвечал Иван Матвеевич. — А если не приищете жильца, как же насчет контракта? Сделаете удовлетворение?.. Вам убыток будет.
   — А сколько там следует? — спросил Обломов.
   — Да вот я принесу расчет.
   Он принес контракт и счеты.
   — Вот-с, за квартиру восемьсот рублей ассигнациями, сто рублей получено задатку, осталось семьсот рублей, — сказал он.
   — Да неужели вы с меня за целый год хотите взять, когда я у вас и двух недель не прожил? — перебил его Обломов.
   — Как же-с? — кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. — Сестра убыток понесет несправедливо. Она бедная вдова, живет только тем, что с дома получит; да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.
   — Помилуйте, я не могу, — заговорил Обломов, — посудите, я не прожил двух недель. Что же это, за что?
   — Вот-с, в контракте сказано, — говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, — извольте прочесть: "Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан передать ее другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года", — прочитал Обломов.
   — Как же это? — говорил он. — Это несправедливо.
   — По закону так-с, — заметил Иван Матвеевич. — Сами изволили подписать: вот подпись-с!
   Опять появился палец под подписью и опять спрятался.
   — Сколько же? — спросил Обломов.
   — Семьсот рублей, — начал щелкать тем же пальцем Иван Матвеевич, подгибая его всякий-раз проворно в кулак, — да за конюшню и сарай сто пятьдесят рублей.
   И он щелкнул еще.
   — Помилуйте, у меня лошадей нет, я не держу: зачем мне конюшня и сарай? — с живостью возразил Обломов.
   — В контракте есть-с, — заметил, показывая пальцем строку, Иван Матвеевич. — Михей Андреич сказывал, что у вас лошади будут.
   — Врет Михей Андреич! — с досадой сказал Обломов. — Дайте мне контракт!
   — Вот-с, копию-извольте получить, а контракт принадлежит сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. — Сверх того, за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, — читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят рублей...
   И он хотел щелкнуть на счетах.
   — Какой огород? Какая капуста? Я и знать не знаю, что вы! — почти грозно возражал Обломов.
   — Вот-с, в контракте: Михей Андреич сказали, что вы с тем нанимаете.
   — Что же это такое, что вы без меня моим столом распоряжаетесь? Я не хочу ни капусты, ни репы… — говорил Обломов вставая.
   Иван Матвеевич встал со стула.
   — Помилуйте, как можно без вас: вот подпись есть! — возразил он.
   И опять толстый палец трясся на подписи, и вся бумага тряслась в его руке.
   — Сколько всего считаете вы? — нетерпеливо спросил Обломов.
   — Еще за окраску потолка и дверей, за переделку окон в кухне, за новые пробои к дверям — сто пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями.
   — Как, и это на мой счет? — с изумлением спросил Обломов. — Это всегда на счет хозяина делается. Кто же переезжает в неотделанную квартиру?..
   — Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, — сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. — Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! — кротко заключил он, спрятав обе руки с контрактом назади.
   — Да где я возьму? У меня нет денег! — возразил Обломов, ходя по комнате. — Нужно мне очень вашей репы да капусты!
   — Как угодно-с! — тихо прибавил Иван Матвеевич. — Да не беспокойтесь: вам здесь будет удобно, — прибавил он. — А деньги… сестра подождет.
   — Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам! Слышите?
   — Слушаю-с. Как угодно, — послушно отвечал Иван Матвеевич, отступив на шаг.
   — Хорошо, я подумаю и постараюсь передать квартиру! — сказал Обломов, кивнув чиновнику головой.
   — Трудно-с; а впрочем, как угодно! — заключил Иван Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.