Аэродромом подскока военные называют место сосредоточения людей, техники, ресурсов для подготовки к дальнейшим действиям на широком театре по всем направлениям и на различную дальность. Если это понятие перевести в художественный образ и перенести его на учебное заведение, то аэродромом подскока в жизни стал для меня исторический факультет МГПИ им. В.И. Ленина. Здесь, на Малой Пироговской улице, д. 1, в аудиториях старинного здания я учился с 1 сентября 1978 г. по конец июня 1983 г.

* * *

Имя Ленина в советское время означало высший знак качества. И в рыночной экономике «Ленин» мог бы стать эффективным отличительным дорогостоящим брендом, если бы не «антикоммунистические» 90-е годы, когда многие «прогнулись под изменчивый мир». И сейчас вокруг имени Ленина идут идеологические ристалища. Короче говоря, институт персональный узнаваемый во всём мире бренд утерял, что при капитализме (а у нас, говорят, капитализм) означает снижение капитализации фирмы…
Но у нас другой жанр записок. Поэтому остановлюсь на двух взаимосвязанных аспектах:
1) Сделать некоторые наблюдения ретроспективного (т.е. с позиции сегодняшнего опыта) характера относительно образовательной модели истфака МГПИ того периода;
2) Вспомнить несколько поучительных историй из жизни обычного студента, которые отражают особенности образовательной модели истфака. 
Случаи, о которых я расскажу, послужили мне жизненными уроками, если выражаться высоким штилем, стали «плодами просвещения». Первый пункт моего плана интересен с точки зрения педагогической деятельности и может быть полезен образовательной модели университета для новых «плодов просвещения». Обещаю не превратить изложение в научный доклад.
После института мне приходилось сталкиваться с выпускниками других исторических факультетов, и кое-кто из них не хотел признавать за истфаком МГПИ первенства. Например, я слышал предвзятое суждение от выпускни-ков Историко-архивного института: мы, мол, «настоящие» историки, а вы – «педики» (как в просторечии – чуть не сказал «в простонародье» – называли студентов-педагогов). Разберёмся по существу.

* * *

Образовательная модель. Окончание истфака увенчалось для меня дипломом «с отличием». Случилось это не благодаря таланту. Основные факторы успеха: во-первых, я к этому стремился; во-вторых, за счёт усидчивости. Но какова реальная цена «красного диплома»? Как говорили древние, всё познаётся в сравнении. Через пару лет я прикрепился для сдачи кандидатских экзаменов к аспирантуре исторического факультета МГУ – бесспорном номере первом в «табели о рангах» среди истфаков. В одной группе со мной на занятиях учились преимущественно выпускники МГУ. Кандидатские экзамены были сданы мною на «хорошо» и «отлично», тогда как среди учеников alma mater имелись троечки. Кандидатские экзамены охватывали фундаментальные стороны профессиональной подготовки:
— философия;
— иностранный язык;
— три самостоятельных экзамена по специальности (история СССР периодов: феодализма, капитализма и социализма).
Мой пример наглядно характеризует уровень преподавания в МГПИ по ключевым направлениям. На всех предметах я уверенно чувствовал себя наравне со своими товарищами. Обращу внимание и на другое, пожалуй, более убедительное доказательство: среди выпускников истфака высокий процент творческих и успешных писателей, военных, учёных, предпринимателей, музейных работников, дипломатов, политиков, руководителей, журналистов, встречаются даже высококвалифицированные рабочие и, само собой, много прекрасных педагогов средней и высшей школы. Вместе с тем, между образовательными моделями МГУ, с одной стороны, и МГПИ, с другой, имелись различия. Выпускник истфака МГУ выходит с дипломом преподавателя высшей школы, выпускник истфака МГПИ – «учитель истории, обществоведения и советского права». Таким образом, подготовка в МГУ носит специализированный характер, а в МГПИ – многопрофильный. 
Какая модель предпочтительнее – специализированная или многопрофильная? Это всё равно, что сравнивать спортсмена по одному виду спорта и многоборца. Каждый хорош для своих целей и условий. Узкий специалист превзойдёт многоборца в своём деле, но там, где нужно привлечь разносторонние знания, умения, опыт, у специалиста перед многоборцем нет шансов. Если перенести образовательные модели на профессиональную почву, хорошо, если для специалиста найдётся прямое применение знаний. А если нет? Если придётся работать в других отраслях? Очевидно, процесс адаптации узкого специалиста будет проходить сложнее, чем у «многопрофильного» педагога. Когда в 90-е годы плановая экономика резко сменилась рыночной (проще сказать, базарной), жизненно важными оказались именно адаптивные умения человека, которые в многопрофильной образовательной модели представлены полнее. Не думаю, что ситуация сильно изменилась в наше время. Более того, я остаюсь принципиальным сторонником адаптивной (т.е. многопрофильной) модели образования МГПИ, потому что жизнь больше похожа не на тротуар Невского проспекта, а на пересечённую местность. Следовательно, и тому, кто учится, и тому, кто учит, сначала нужно определиться, на какие цели и условия ориентирована образовательная модель.
Таким образом, научно-педагогическая школа МГПИ обеспечивала адаптивную модель педагогического образования. На мой взгляд, диверсификация (расширение профилей) педагогического образования является перспективным стратегическим принципом развития образовательной модели университета (к чему обязывает сам статус университета). В этой связи хотелось бы сделать несколько суждений самого общего характера.
а) Исторические дисциплины. Ядром исторического образования выступает, с мой точки зрения, не столько событийная канва (описательный уровень познания), сколько целенаправленная методологическая и аналитическая подготовка. Она не противоречит изучению конкретно-исторического материала. Вопрос в том, чтобы при изучении конкретной истории всегда уделять необходимое внимание принципам, понятиям и методам анализа. Такая подготовка служит основой адаптации, потому что методология и аналитика в различных предметных областях имеют единую структуру и даже общую терминологию (например, понятие «проблема» или «системный подход»). Между тем, на истфаке МГПИ отдельный курс по методологии истории в объёме 10 лекций читался только на 5 курсе, и сам профессор, к сожалению, оказался весьма «ординарным», а курс – «отдельным». С основными принципами, понятиями и методами можно знакомиться, как минимум, начиная в старших классах школы (в рамках учебной исследовательской деятельности), а в педагогическом университете специально готовить к данному сложному (без преувеличения) виду пе-дагогической деятельности. Из исторических дисциплин ближе всех к «ядру» располагаются, на мой взгляд, источниковедение и историография, которые хотя и называются «вспомогательными историческими дисциплинами», на самом деле, базовые.
Кстати, на первой же лекции по истории профессор обратил наше внимание на ключевое понятие исторического исследования – «проблему», а также на теорию познания – диалектику. Этим профессором был Аполлон Григорьевич Кузьмин, о котором скажу дальше.
В качестве методологической основы исторического исследования изучался исторический материализм. Однако ощущался дефицит в настойчивой отработке конкретных аналитических понятий и умений. Приведу пример. Как меня позже учили старшие коллеги: нет проблемы – нет исследования. Мне приходилось писать отзывы на диссертационные исследования по истории (не в МГПИ): авторами проблема даже не формулировалась. Аналитик, исследователь – не видит проблемы. Понятие «проблемы» не входит в круг его аналитических инструментов. Где аналитик такого уровня может быть востребован? Какова цена его анализа?
Одно из педагогических решений – систематическая интенсивная образовательно-исследовательская деятельность школьников и студентов, причём диапазон научных тем для каждого (именно для каждого) должен быть широким:
— по охвату направлений (учебных предметов), а не «по выбору»;
— по масштабу исследования, имея в виду как традиционные основательные (курсовая, дипломная), так и мини-исследования, выполняемые за один день. Вплоть до разработки тренировочных упражнений-минуток (я так делал на своём опыте).
Благодаря этому аналитические умения становятся прочными.
Впрочем, сказанное никак не претендует на истину в последней инстанции и может стать предметом для дискуссии. Справедливости ради следует отметить, что усиление научной работы студентов, а также школьников стало общей парадигмой на следующем этапе развития образования, лет через десять.
б) Обществоведение. Цель обществоведения – дать представление о том, как функционирует общество, различные социальные системы. По сути, это введение в политику как самое общее общественное отношение (по Аристотелю). Не думаю, что следует опасаться «политики» в учебном заведении, например, либеральные профессора во второй половине XIХ в. – времени студенческих волнений. Они призывали студентов вернуться с улиц в учебные аудитории, потому что в политической борьбе происходит пустая растрата молодых сил, гибель или каторга. Лучший патриотический долг, убеждали они беспокойное студенчество, – получив образование, отдать знания на благо Отечества. Справедливое суждение. Однако, известна и другая справедливая мысль: если ты не занимаешься политикой, то политика займётся тобой. И лучше быть к этому подготовленным. Поэтому изучение политики в учебном заведении, получение политического, шире – общественного, опыта, с моей точки зрения, необходимы. Главное ограничение для политической активности – рамки закона. Кроме того, содержание и формы политического воспитания должны быть педагогически целесообразными, а педагог – для такой деятельности подготовленным. Например, только политически «подкованный» педагог может предложить такую тему учебного исследовательского проекта (для школьника или студента): «Организация гуманитарной помощи населению во время Специальной военной операции в защиту Донбасса». Тому, кто натаскивает на ЕГЭ, такое и в голову не придёт. Сбор гуманитарной помощи – реальная политическая практика. Она недоступна при онлайн-обучении. Мировая технологическая гонка и участие в ней России – разве может преподаватель истории оставаться в стороне от такого ключевого вопроса и ждать, пока кто-то «там наверху» подготовит методичку?
Политическое воспитание предполагает культивирование социальной и политической активности личности: не только адаптация к изменяющимся внешним условиям, но и самостоятельное формулирование собственных общественных целей и позиций, которых необходимо целеустремлённо добиваться.
в) Право. При «капитализме» роль правовых знаний возрастает: нужно уметь защитить личные права, обеспечить юридическую безопасность своей организации. При Советской власти особой необходимости в этом не было, поскольку основные защитные функции гарантировало государство. Преподавание права выглядело как заучивание статей из кодексов. Как говорится на чистом русском языке, case studies (разбор реальных ситуаций и примеров из жизни) практически отсутствовали как элемент содержания правового образования. Кардинально изменившиеся общественные отношения требуют от человека  уметь точно понять противоречие между нормой закона и жизненными обстоятельствами, дать адекватную интерпретацию расхождению, грамотно подготовить иск и защищать позицию в суде. Возникла специальная область образовательного права, у истоков которой находился Владимир Иванович Шкатулла, наш пре-подаватель.
г) Методика преподавания предмета. На мой взгляд, данный элемент профессиональной подготовки учителя недооценён в учебном плане. Это разительно бросается в глаза при просмотре современных уроков молодых (обычно) учителей, которые размещаются на разных (в т.ч. высокого официального уровня) порталах и предлагаются в качестве образцовых. Изложение материала выглядит довольно прямолинейным по содержанию и схематичным по форме. Как писал Генри Форд, если твою работу может выполнить граммофон, зачем ты? Отсюда понятна легковесная убеждённость некоторых р-р-революционеров «от образования» в том, что робот заменит учителя. Такого учителя – заменит. На самом деле, методику (не только обучения предмету, но любого педагогического действия) можно назвать педагогической режиссурой, где технологические и творческие элементы до-полняют друг друга.
д) Психология. Нам читался курс общей психологии. Однако педагог на практике занимается общением с людьми, а не проведением физиологиче-ских и психологических лабораторных экспериментов. Причём общение носит характер просветительский, развивающий, педагогически целесообразный. Общение для педагога – профессиональный инструмент. Поэтому педагогу важно разбираться в тайнах человеческих отношений, в глубинных психологических основах личности, а также в том, как ими управлять (методах). Такая педагогическая установка выходит за рамки общей психологии и предполагает, как минимум, сочетание педагогической психологии, социальной психологии, культурной антропологии.
е) История образования и педагогической науки. Новая педагогическая мода нередко вводит в заблуждение даже опытных педагогов, особенно если та опирается на административный ресурс, за которым чаще всего стоят групповые коммерческие интересы. Это – факт новейшей истории российского образования – истории непрерывных «реформ» и «модернизаций»: историкам предстоит выяснить, что, когда и кому было выгодно. Да, учитель не может противостоять приказу сверху, даже если приказ глупый и вредный, но может хотя бы разобраться в сути, по крайней мере, микшировать последствия, пока про очередную «реформу» не забудут сами «реформаторы». Изучение истории педагогики должно быть основательным, специальным, проблемно-актуальным, а не ознакомительным – для выработки твёрдого педагогического мировоззре-ния.
ж) Педагогика как наука. Так сложилось, что педагогику как науку я по-новому «открыл» для себя в аспирантуре НИИ общей педагогики Академии педагогических наук СССР, где собрался цвет педагогической науки. До этого момента педагогика не вызывала у меня интереса. Списываю данное упущение на свои личные интересы, потому что на курсе у нас были ребята, очень педагогикой увлечённые. В академической аспирантуре я понял другую педагогику – науку интегративную, сочетающую в себе комплекс знаний и о человеке, и об обществе, о том, какими путями и методами осуществлять освоение и развитие каждым поколением национальной и мировой культуры. Педагогические науки должны занимать равноценное место с науками профильными. Не должно быть внутреннего конфликта между ними: нужно и то – и другое.

* * *

Футбол. Когда я поступил в институт, то к своему удовлетворению узнал, что на истфаке любят играть в футбол. Каждый курс имеет футбольную команду. Весной и осенью организуется первенство факультета. Игры проходили на футбольной коробке «на Манделе» (в садике Мандельштама – названного не в честь поэта, а в память руководителя революционного движения в Хамовниках) в одном шаге от института. Переодевались прямо в парке, на стадионе. В холодное время для этих целей использовались троллейбусы. На улице Усачёва, рядом, располагался троллейбусный парк, троллейбусы ставились вдоль улицы. Мы раздвигали двери, переодевались. Троллейбус спасал нас от уличного ненастья.
Футбольная команда курса – одна из скреп мужской части курса. Те, кто играл в футбольной команде, были, как правило, в числе лидеров курса, потому что кроме футбола они занимались и другими активностями. Пространства деятельностей пересекались. 
Капитаном команды своего курса случайно стал я. А уже на следующий год у меня возник вопрос, почему нет первенства института по футболу среди факультетов, а также почему институт не участвует в первенстве вузов. Странно, но не было. Почему бы не сделать? Мы это и сделали. Между факультетами иногда проводили товарищеские встречи, но институтского первенства не удалось организовать. Однако на основе приобретённых контактов составили сборную института по футболу, играли с другими московскими вузами. Основой институтской сборной стали историки – так проще было и в организационном плане.
Успехи наши были скромные, поскольку, как говорится, футбольных академиев мы не заканчивали, но это было наше общее увлекательное дело. Руководство института нам не помогало, но и не мешало. Все вопросы решали сами, включая переговоры с городским спортивным начальством.
Понадобились регулярные тренировки для основного состава, спортивный инвентарь. С просьбой о содействии мы с Александром Кобеляцким, моим товарищем, записались на приём к ректору Кашутину. Тот нас внимательно выслушал, обещал содействие. Содействие вылилось в следующее:
— выдали на кафедре физвоспитания с десяток старых мячей (половина из которых сдувались);
— разрешили совместить время тренировки с занятиями по физкультуре (футболисты работали по своему плану, когда другие мотали круги по стадиону);
— прикрепили преподавателя Олега Ивановича, который имел специализацию по футболу (через 2-3 тренировки он про нас, к счастью, забыл).
Тренировались мы с увлечением и ответственно. Играющим тренером пришлось быть мне. Я строил тренировки строго по методике своего тренера в спортивной школе Вячеслава Викторовича Давыдова, мастера спорта, в прошлом игрока высшей лиги.
Видя нашу основательность, декан истфака Эрнст Михайлович Щагин, который, как я узнал много позже, сам в юности играл в футбол, пошёл на небывалый шаг: освободил «от картошки», строго обязательной для всех, футболистов в поданном мною списке. Дело в том, что в сентябре была очередь нашего курса помогать колхозу собирать картошку. А нам в это время нужно было участвовать в играх «на Москву» и тренироваться. Эрнст Михайлович, весьма строгий руководитель, без всяких уточняющих вопросов моё заявление подписал.
Для спорта в МГПИ имелись прекрасные условия. Я ходил на тренировки по плаванию в лучшие бассейны Москвы (Лужники, «Москва» на Кропоткинской). К концу года выплывал стометровку кролем на первый взрослый разряд.
Завершая тему футбола. Сложившиеся товарищеские отношения на футболе оставались на всю жизнь. Футболисты курса, где капитаном был Паша Васильев, продолжали играть после окончания института. В настоящее время они, правда, переодеваются уже не в троллейбусе…

* * *

Первый научный опыт. Для студентов особое значение имеют преподаватели, которые начинают их вводить в науку. Одним из ярких преподавателей был профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин. Это выдающийся человек, и я даже не знаю, имеет ли смысл тут что-либо о нём говорить. О нём надо рассказывать специально. Отмечу одну его черту.
Аполлон Григорьевич – профессиональный историк экстра-класса. Но в отличие от многих историков он был человеком политическим, рассмат-ривал историю в качестве ключа к пониманию актуальных проблем современной жизни человека и общества. В его лекциях, на семинарах, в книгах перекличка истории и современности происходила имманентно. Такой подход абсолютно верен. Он являлся, как бы банально не звучало, активным, деятельным гражданином, патриотом. Это особенно проявилось в годы Перестройки, когда он стал много писать публицистических просветительских статей. Он входил в то общественное движение, которое условно у нас называется Русской партией. Своих учеников он воспитал в этом духе.
Он смело действовал и как педагог-экспериментатор. Он предложил студенту подготовить и прочитать перед всем курсом лекцию. Его выбор пал на Славу Лещинера. Слава подготовился на славу, солидно смотрелся на кафедре в самой знаменитой Ленинской аудитории «девятке» (где даже Ленин выступал), но недостаток педагогического опыта нового лектора с трудом заставлял высидеть лекцию нас. С педагогической точки зрения приём оправданный.
Аполлон Григорьевич вёл в нашей группе семинарские занятия. Каждый студент готовил научный доклад, темы для которого предлагались преподавателем на выбор. Мне досталась переписка Ивана Грозного с князем Андреем Курбским. Тема, актуальная для XVI в., не потеряла политической остроты. Но тогда, в условиях стабильной великой мировой державы СССР, идеи политического суверенитета не воспринимались как жизненно важные. И очень-очень напрасно. Это – большой урок для историков.
Доклад мой выглядел, как я понимаю, не очень глубоким. Профессор Кузьмин деликатно спросил меня о переписке: царь дискутировал с Курбским как с человеком или как с общественным деятелем? Мой осторожный ответ: как с человеком. Профессор Кузьмин, жалея меня, сделал педагогически задумчивый вид и развил мысль, которую должен был самостоятельно понять я.
Книга с перепиской царя и князя стоит у меня на ближней полке. И когда я открываю её, то очень ясно вижу связь между веком XVI и XXI. 500 лет ничего не поменяли: предательство элиты в критической ситуации для государства.

* * *

Научная работа. Один из семинаров в нашей группе начал вести леген-дарный Николай Иванович Павленко. Нам он был известен по книге «Пётр I», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия» в знаменитой биогра-фической серии ЖЗЛ. Для читателя, не имеющего отношения к исторической науке, сообщу, что специалисты относят Н.И. Павленко к первой десятке историков России, по крайней мере, советских историков точно. С этим великим человеком мы имели возможность общаться непосредственно.
Впереди Николая Ивановича шла молва: насколько он умеет прекрасно писать книги, настолько же он не очень искусно выступает перед аудиторией. У меня такого впечатления не сложилось. Более того, оно ошибочно. Семинары проходили напряжённо, обстановка требовательная. А когда через какое-то время мы увидели Николая Ивановича в роли лектора (он читал курс по историографии), то могли убедиться, что и лектор он замечательный. Я соотносил молву с реальными впечатлениями и не мог понять, откуда взялись пустые слухи. Наверное, их нарочно распускали трусливые прогульщики.
На первом же занятии Николай Иванович предложил нам в качестве домашнего задания самим проанализировать небольшую таблицу со статистическими сведениями о металлургической промышленности России XVIII в. Скупая табличка, размером не более трети страницы. О чём писать? Приводимые данные нигде не анализировались, списать не было никакой возможности, да и не владели мы ещё свободно научной литературой. Все заволновались, шептались по коридорам, где найти хотя бы наводящие разработки. Всё бесполезно. Что касается меня, то никакого волнения данное задание у меня не вызвало: я сел за стол и сделал сравнительный анализ, записав ход своих рассуждений и выводы. Какого же было моё удивление, когда после проверки Николай Иванович публично отметил мою работу (единственную, кстати), а после семинара предложил писать у него курсовую работу. Такое отношение со стороны педагога воспринималась мною как знак исключительно высокого доверия.
Николай Иванович предложил тему: «Социальная психология российского дворянства второй половины XVIII в. (по мемуарной литературе)». Уже много позже я понял, насколько тема великолепна! Исторические исследования на том этапе в основном ориентировались на изучение экономики, классовой борьбы, политических баталий. Бытовая сторона жизни ошибочно недооценивалась как недостойный предмет для исторического исследования. Николай Иванович был среди тех историков, которые считали изучение человека в истории стратегической перспективой науки. Однако по вине собственной незрелости я, к сожалению, ожиданий Николая Ивановича не оправдал.
Добросовестно штудировал дворянские мемуары, начав со знаменитых мемуаров Андрея Тимофеевича Болотова. Сейчас о Болотове снимают биографические фильмы, создают музеи, тогда его толком не знали. Мною были законспектированы несколько общих тетрадей с выписками из мемуаров. Тетради до сих пор хранятся в домашнем архиве. Большая работа проделана, но тема как-то меня не увлекла, не зацепила. И я от Николая Ивановича постепенно отошёл, а он не стал меня ни в чём убеждать. Да и царское ли дело холопам объяснять. А поступил я по-холопски.
Урок от Николая Ивановича: как начать публичное выступление или статью. Данный урок был преподнесён на моём примере всей учебной группе. Я выступал с докладом. Только начал доклад, как Николай Иванович меня остановил, и вместе с группой мы начали анализ того, с какого предложения или фразы можно было начать. Доклад я закончить не успел, но с той поры всегда думаю, какой фразой начать текст.
Чувство вины за непонимание, за упущенную научную выучку заставляет меня с трепетом брать в руки книги Николая Ивановича и с особым вниманием читать их, пытаясь наверстать.

* * *

Публичные выступления. Одним из моих недостатков была робость от публичного выступления. Терялась мысль, возникали трудности в дискуссии. Честно говоря, я немного завидовал сокурсникам, которые умели выступать непринуждённо и свободно. Надо было исправлять ситуацию.
Тогда я нашёл средство, очевидно, единственно верное: чаще выступать. Как говорится, клин клином вышибают.  Сформулировал самоприказ: выступать на каждом семинаре. На каждом. Хотя бы задать вопрос, но обязательно подняться со стула и выступить. Приказ я выполнял неукоснительно. И, действительно, через какое-то время я почувствовал уверенность. Сегодня я понимаю, насколько сложным является ораторское искусство, которым необходимо овладеть педагогу, руководителю или политику. Чаще всего указанные лица не придают этому значения. И допускают ошибку. Мой первый опыт освоения ораторского мастерства приобретался в намоленных студенческими диспутами стенах. Мастерство оратора я бы сделал обязательным элементом педагогической подготовки.
А на «картошку» я всё-таки попал, правда, в качестве гостя, хотя и поработал в поле, и принял участие в художественной самодеятельности. Комиссаром отряда от нашего курса был назначен Алексей Лубков. Возникла идея дать шефский концерт от имени студентов для колхозников. Алексей предложил подготовиться и мне. Мой номер состоял в том, чтобы прочесть на память несколько стихотворений в прозе И.С. Тургенева. 
Сценой служил кузов грузовика с откинутыми бортами. Зрителей набралось много, они с комфортом расположились на принесённых лавках. Прежде на сцене мне выступать не приходилось, но стихи в прозе Тургенева я уверенно декламировал дома. Необычность обстановки меня не пугала. Однако, оказались две большие разницы: бубнить стихи «про себя» и читать стихи на сцене для людей. Незнание меня подвело. На середине первого же стихотворения я запнулся и замолчал. Стою на сцене, как голый в очереди, смотрю на аудиторию, вижу внимательные и серьёзные глаза тружеников села, а также братьев-студентов, однако ничего не могу с собой поделать. Продолжение начисто вылетели из памяти. Пауза затягивалась, зал в тягучей тишине продолжал на меня безмолвно смотреть. А я смотрел в их глаза – добрые, участливые! Во взглядах не было ни тени упрёка, иронии или насмешки. Зрители, готовые ко всему, терпеливо ждали моего решения, не зная, чем помочь. Интересно, что бы произошло дальше, если бы я продолжил зависание? Пришлось закончить своими словами, о чём чистосердечно предупредил публику. Тем не менее, она вознаградила меня дружными аплодисментами. Кто знает, может быть, придя домой, кто-то взял Тургенева с полки и нашёл стихи в прозе. В советское время клас-сическая литература имелась в каждой семье, а мотивирующая ситуация была создана мной. 
Из этого я сделал вывод, что аудитория простит любую ошибку, если ты не врёшь и не ломаешься. Другой урок заключался в том, что сцена – особое психологическое пространство: и для зрителей, и для актёра, оратора. Для уверенности на сцене, не говоря об успехе, необходим хотя бы начальный актёрский и режиссёрский опыт. В этом я имел возможность убедиться в дальнейшей профессиональной деятельности при выполнении педагогических проектов.

* * *

Первая экскурсия. Музейная практика – важный элемент исторического образования – организована для нас в Государственном историческом музее (ГИМ). Моя подгруппа человек семь. Начало лета. Мы приходили ранним утром к музейному входу со стороны Красной площади. На главной площади страны ни души, напротив, за сбором Василия Блаженного, встаёт яркое солнце, обливая лучами зеркальный булыжник. Древний собор, как таинственный корабль, выплывает на волне покатой поверхности. Центр мира. Экзистенциальные мгновения жизни – находка для фотографа и художника.
Руководитель практики предложила подготовить экскурсию. Вызвался я. Экспозиция русского фарфора. В эту тему я включился с интересом. И как тесен мир: жизнь сведёт меня позже с Гжелью – родиной русского фарфора. Мне выпадет счастье сотрудничать по педагогической части с людьми, которые делали русскому фарфору славу на весь мир, Генеральным директором объединения «Гжель», директором Гжельского колледжа Виктором Михайловичем Логиновым и его заместителем, соавтором гжельской образовательной модели Аллой Александровной Андреевой, а также со школами Гжели. С той поры считаю Гжель своей второй малой Родиной, и гжельцы, вроде, не возражают.
Интересно, что основатель первого университета в России и первооткрыватель русского фарфора совпали в одном имени – Михаила Васильевича Ломоносова. Универсальность, энциклопедизм, если хотите, многопрофильность – лучшая интеллектуальная традиция России в противовес зашоренности узких «компетенций». Кстати, в Гжели в 1990-е годы В.М. Логиновым и А.А. Андреевой создан университет – в своём роде первый. Было бы символично, с исторической точки зрения, присвоить Гжельскому университету имя М.В. Ломоносова и культивировать национальные интеллектуальные традиции.
К ГИМу я испытываю особое отношение ещё и потому, что у его основания стоит имя выдающегося русского историка Ивана Егоровича Забелина. В будущем популяризации творчества И.Е. Забелина мы с коллегами посвятили крупный педагогический проект «Забелинские чтения (Кунцовские)».
Экскурсию провёл без замечаний. На ГИМ я смотрю как на священное место, где прикоснулся вживую к таинству истории, которая неведомыми путями раскрывается нам как учительница жизни.

* * *

Первый урок. На педагогической практике меня ожидал провал.
Практику наша группа проходила в школе № 238 Тимирязевского района Москвы. Руководителем практике назначен заместитель директора (позже директор школы), учитель истории Арлен Семёнович Теплицкий. Каждый из нас должен был подготовить и провести несколько уроков. Первым вызвался я.
Всё шло по плану. Арлен Семёнович дал нам мастер-класс, распределили классы, началась подготовка. Когда подошло время, я дал свой первый урок.
Студенты во главе с руководителем практики расположились на последних партах. Дисциплина была нормальной, ребята отвечали, я говорил. Готовился я добросовестно. Больше не помню ничего, ни одной детали или эпизода. Как в тумане.
Урок закончился. Слово взял Арлен Семёнович. Меня постиг разгром. Абсолютный. Ни одного доброго слова, ни единого шанса на выживание. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Сказано так резко и твёрдо, что я даже… не огорчился. Остался – безразличен (в тихом шоке). Одной общей психологии маловато для объяснения моего душевного состояния.
Возвращаясь к тому эпизоду, не могу объяснить мотивов умного человека. Обиды у меня нет, к Арлену Семёновичу я питаю истинное уважение как к методисту, педагогу и руководителю. Даже благодарен ему за ясность и откровенность (правда, я не понял в чём именно). И сейчас не могу объяснить его эмоционального срыва, в общем, не очень «педагогического» в той ситуации. Я не саботажник и не бездельник, просто не получилось. Зачем надо было стирать меня в пыль, причём публично?
Сейчас директор школы – мой товарищ, футболист Олег Глухих, ученик Арлена Семёновича. Как и в то время, школа считается передовой, а директор, как и тогда, – одним из лучших московских директоров.
Из того класса наверняка кто-нибудь стал лидером, добился высоких позиций. Интересно, они помнят первый урок незадачливого студента?

* * *

Стройотряд. Я плотник третьего разряда. Практические навыки получил после третьего курса в строительном отряде в Сибири, под Енисейском, где работал два с половиной месяца. Первые две недели квартирьером, а затем рядовым бойцом. Командиром отряда был Николай Можар, комиссаром Сергей Засорин.
Николай – скромный, спокойный, уверенный в себе и благожелательный парень, пришёл учиться на факультет педагогической психологии (один из самых престижных в МГПИ) после службы в армии. Он проявил себя как блестящий организатор. Ничего не могу вспомнить в нашей стройотрядовской жизни с критическим отношением. В 90-е годы Николай стал учредителем и ректором негосударственного университета в Смоленске. Сергей на тот момент был начинающим преподавателем, сейчас руководитель подразделения в МПГУ. Периодически участвует в телевизионных политических ток-шоу: его комментарии всегда отличаются глубиной и оригинальностью суждений, большими знаниями и свободной, артистической манерой подачи. 
В сибирской деревне меня удивил русский язык, точнее манера произношения. Среднерусскому уху слова невозможно было разобрать. Интонация произношения похожа на синусоиду, с высоким подъёмом посередине и быстрым свёртыванием фразы в конце («комканием»). Прошло дней десять, пока мы привыкли к новой речи и потом понимали её без затруднений. Более того, мы стали невольно так говорить… сами. Эффект психического заражения. Вернувшись в Москву, я поймал себя на мысли, что моя речь сохраняет сибирские интонации на протяжении не одного месяца, хотя языковая среда сменилась на привычную. Из этого случая я мог бы сделать смелый лингвистический вывод, что сибирские интонации гораздо ближе природе человека, чем литературные правила, раз происходит быстрое «замещение» речевого стандарта и сохраняется длительная «инерция» региональных особенностей, причём на подсознательной глубине. С учётом данного факта можно глубже понять более общие принципы адаптации.
В стройотряде мы хорошо заработали, что для моей семьи было важным подспорьем. Лучшим бойцам наши руководители организовали поездку на украинскую Волынь. Вспоминаю Волынь как земной рай.
Плотницкие навыки пригодились мне. Подрабатывал плотником на Бадаевском пивзаводе, а в деревенском доме все плотницкие работы выполняю сам.

* * *

В своё время Герцен, описывая роль Московского университета в жизни его поколения, отмечал, что в университет слетелись учиться со всех концов страны, привнося с собой шероховатости местного воспитания. Университет, можно сказать, отшлифовал неровности характеров и воодушевил молодые умы и сердца. Могу повторить этот вывод вслед за Герценом применительно к Московскому государственному педагогическому институту им. В.И. Ленина.