ПОСТВИЗАНТИЙСКИЙ МИР И НЕОВИЗАНТИЙСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть…
И третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.
Вл. С. Соловьев
 

Сегодня все более очевидной становится задача артикуляции Россией нового российского проекта, российского послания миру. Этот проект может и должен иметь как планетарное, так и региональное выражение. Пока на настоящее время промежуточным результатом нового российского проектного моделирования явилось определенное продвижение в формировании евразийского проекта. Однако этого явно недостаточно не только с точки зрения оппонирования неолиберальному проекту, имеющему планетарный характер, но и в перспективе региональных проектов.
Уникальность российского исторического развития в преломлении к методологии мир-системного анализа состоит в одновременной принадлежности России к двум мир-системам. Одна мир-система евразийская. Она задавала исторический вектор российского движения на Восток. Пространственно воспроизводились в рамках евразийской мир-системы контуры Золотой Орды и, шире, империи Чингизидов в целом. Но была и другая мир-система, в которую интегрировалась исторически Россия — православная. Вектор российский устремленности в данном случае — юг и юго-запад, Балканы, Закавказье, Восточное Средиземноморье, Большой Ближний Восток в целом. Исторически этот ориентир задавался цивилизационным вхождение Руси в мир-систему византийской цивилизации. Два российских мир-системных выбора олицетворяли фигуры двух русских князей, двух святых. Выбор князя Владимира вводил Русь в пространство византийского мира. Выбор Александра Невского обозначал евразийскую перспективу. Оба эти вектора в дальнейшем гармонически сочетались в политике Московского царства и Российской империи. Россия сама становится центром обоих мир-систем.
В настоящее время обнаруживается запрос на реиделогизацию России, форматирование нового российского проекта. Но пока такого рода проектные разработки соотносятся с одним из исторических векторов, одной из мир-систем — евразийской. Между тем, второе направление пока не только в качестве государственного, но даже находящегося в широком общественном дискурсе проекта не артикулировано.
Условным обозначением такого проекта могло бы быть — неовизантийский проект. Географически масштаб его распространения связан с территорией бывшей византийской ойкумены. Народы, входящие в эту ойкумену, по сей день сохраняют единую, восходящую к Византии, цивилизационную традицию. И объединение их в рамках единой цивилизационной идентичности имеет под собой фундаментальные основания.
На настоящее время страны, входящие когда-то в ойкумену Византийской цивилизации оказались на периферии новой западноцентричной мир-системы. Им отведено место стран второго и третьего сорта. Кто-то был допущен в Европу на правах второсортности, кому-то и в этом праве отказано. Экономические показатели группы православных стран — наихудшие. Кипрский, а затем и греческий инцидент демонстрируют реальную десуверенизацию православных стран внутри западного сообщества. Создание собственной системы стало бы для поствизантийских стран реальной альтернативой западноцентризму. Для православных стран и православных автокефальных церквей неовизантийский проект — единственный реальный путь объединения. Речь при этом не должна идти о религиозной тоталитарности. Мусульмане заинтересованы в неовизантийском объединении не менее православных христиан. Этот проект был бы для них реальным выходом из экстремальной дихотомии — секулярное западничество — халифат по лекалам ИГИЛ. Проект мог бы привлечь и армяно-григорианскую, и коптскую церкви. Для этих общностей он фактически единственный путь спасения перед угрозами внешнего давления и при радикализации обстановки — от нового геноцида.
Речь, конечно, не идет сегодня о политическом формате неовизантийского проекта, восстановлении Византийской империи. Прежде всего, подразумевается культурная, а в перспективе экономическая составляющая сотрудничества. Но культурная, с опорой на ценностную, повестка мир-строительства — это уже не мало. Завоевание соответствующих позиций в дискурсе позволяет форматировать повестку дня, которая, в свою очередь, определяет принятие политических решений.
Перед Россией неовизантийский проект открывает ряд новых возможностей.
Во-первых, во внутреннем преломлении акцентируется тема российской цивилизационной идентичности, связанной с православным выбором равноапостольного Владимира.
Во-вторых, выдвигается российская альтернатива заподноцентричному мироустройству, не имеющее, вместе с тем, исключительно русской маркировки, что могло бы оттолкнуть другие страны и народы.
В-третьих, осуществляется развертка геополитической игры в ключевом регионе геоэкономических потоков (Европа — Азия — Африка).
В-четвертых, через апелляцию к поствизантийской общности снимается конфликт православных стран России с Украиной и Грузией.
В-пятых, появляются дополнительные возможности обеспечения переориентации балканских стран от ЕС на Россию, выступающую объединяющим актором поствизантийского пространства.
В-шестых, создается реальная сила противодействия экспансии радикальных течений в идеологии неохалифата, которая рано или поздно, при отсутствии должного противодействия, обрушится и на Россию.
В-седьмых, через выдвижение маркера неовизантийской общности гасится острота ряда перманентных конфликтов регионе, в которые вовлечены партнеры России.
В-восьмых, через соединение неовизантийского и евразийского проектов снижаются для России издержки последнего, связанного с возрастанием зависимости от Китая.
Потребность в движении от раскола поствизантийской ойкумены к ее интеграции в условиях современных кризисов, военной эскалации и западного доминирования ощущается как никогда остро.
Неовизантийский проект, помимо внешнего, имеет, очевидно, и внутреннее российское преломление. Развертка его позволила бы обратиться к истокам российского цивилизационогенеза, показать значения православия и православной духовности, предложить необходимую для решения задач образования и воспитания модель национальной историософии.
Почему для нас исторически важна тема Византии?
Идея византийского преемства составила дискурсивную основу становления российской цивилизации. Устрани эти родовые корни, и русское цивилизационное древо иссохнет (уже иссыхает).
Традиционно преподносимая в качестве лейтмотива общественного дискурса, полемика между славянофилами и западниками не в полной мере отражает природу возникшего спора. Среди славянофильствующей интеллигенции имелись принципиальные противники имперской государственности византийского типа. Некоторые историографы на этом основании зачисляли даже славянофилов в либеральный лагерь. Ключевой российский вопрос — это вопрос о государственности. Еще с Н.М. Карамзина установилось понимание, что история России, прежде всего, есть «история государства российского». А государственность в России имеет, по признанию многих историков и философов, византийскую по своим истокам природу. За полемикой славянофилов и западников оказался нивелирован другой, возможно, более принципиальный спор «византинистов» и «антивизантинистов». Победили в итоге противники византийского государственного наследия. За понятием «византинизм» было закреплено негативно-нарицательное значение. Византия приобрела в историографическом дискурсе исключительно отрицательную маркировку.
Рефлексия на византийскую историю относилась не только к генезису русского национального сознания, но и цивилизационной самоидентификации народов Западной Европы. Можно даже говорить о латентном византийском комплексе западноевропейцев. Этот комплекс замешан на вопрос о «первородстве». Раннесредневековый Запад являлся по отношению к Византии культурной периферией. Для современного западноцентристского миропонимания это звучит как вызов. В основе западного экспансионизма обнаруживается тривиальный комплекс неполноценности. Для исторического сознания североамериканцев он приобрел даже двухслойное выражение. На византийский комплекс западноевропейцев у американцев наслоился еще и комплекс в отношении к самой Европы.
Государство, традиционно именуемое как Византия, в действительности называлось Римской империей. Именно это название пытались и пытаются всячески завуалировать адепты западноценризма. Римская империя, согласно христианской историософии, будет мировым царством, последним в истории, непосредственно предшествующим установлению Царствия Божия. Запад ревновал к «империи Ромеев», сам примеряя на себя облачение мировой державы. Название Византия имеет западноевропейское происхождение. Оно, как известно, производно от греческого провинциального города, переименованного по воле императора Константина в Константинополь. Распространение на всю империю данного обозначения должно было, очевидно, подчеркнуть его провинциализм, периферийность. Русские, для сравнения (почувствуйте разницу), именовали имперскую столицу не Византием, и даже не Константинополем, а Царьградом.
Исторически некорректным является также использование маркера Восточно-Римская империя. Мировая империя не может быть ни восточной, ни западной, она существует в единственном числе. Именно Римской империей, без каких-либо географических локализаций, именовалась держава константинопольских басилевсов. В период своего расцвета при Юстиниане I византийское государство распространило свою власть на всю прежнюю римскую ойкумену, превратив Средиземное море в море внутреннее.
Наряду с прочими землями в состав империи входила и Италия. Ветхий Рим статусно подчинялся новому Риму — Константинополю. Вне имперских границ в Западной Европе находилась зона расселения германских варваров. Включение их в византийский культурный ареал порождало политические амбиции. Эти амбиции были воплощены в акте учреждения собственной Римской империи. Мы, провозглашали германцы, а вовсе не греки, есть истинные восприемники падшего Рима. Из этой претензии и продуцировалось абсурдное для христианского миропонимания утверждение об одновременном существовании двух римских империй — восточной и западной. Одна из них должна была быть признана в итоге нелигитимной.
Разрушение Константинополя крестоносцами в 1204 г. являлось финальным аккордом произведенной Западом политической узурпации. Священная Римская империя германской нации (ее священность, римскость и имперскость традиционно вызывали большие сомнения) просуществовала, как известно, до начала XIX в. и была упразднена лишь Наполеоном I. Однако на этом история великой узурпации не завершилась. Последующая глобализационная экспансия Запада реализовывала, по сути, прежнюю парадигму построения мировой Римской империи. Современный глобализм иллюстрирует в полной мере деформированное понимание западным человеком сущности византийского наследия. Восприняв, по своему разумению, главным образом, материальную сторону жизни Византии, человек Запада приступил к конструированию исключительно материализованной системы мироздания.
Традиционное, идущее через века, западное неприятие России также восходит к родовой травме Запада, комплексу неполноценности бывших варваров. Россия, как прямой восприемник Византии (восприемник, прежде всего, в отношении византийского православия), самим фактом своего существования служит указанием западному миру на произведенную им узурпацию, на нелигитимность западнической неоимперской экспансии.
На Руси было принято считать, что падение Византии произошло не в 1453 г. — дата взятия Мехмедом II Константинополя, а в 1439 г., когда константинопольский патриархат принял Ферраро-Флорентийскую унию. Духовное падение империи предшествовало ее физическому падению. Второй Рим пал, отступившись от православной веры. С принятием унии было утрачено представление об особой византийской цивилизационной миссии. После этого внутренних ресурсов для отражения турецкой агрессии уже не оставалось.
Падение столицы само по себе еще не означает гибели цивилизации. Другое дело, что у Византии не оказалось в наличие духовных сил для национального освобождения, ни тем более для нового имперо-строительства. Силы эти оказались вытравлены в результате передозировки западническими инъекциями.
Остались обломки… Эти обломки византийской цивилизации существуют до сих. Сбор этих обломков в единую систему означал бы принципиальный поворот в развитии мира, выдвижение новой — старой духовной альтернативы зашедшему в тупик западноцентричному проекту.

Источники:
http://vbagdasaryan.ru/postvizantiyskiy-mir-i-neovizantiyskaya-perpektiva/
http://www.noravank.am/rus/articles/detail.php/?ELEMENT_ID=13853