Если бы Павел, проработав 10 лет после истфака учителем истории, остался служить в школе, он сейчас имел бы, как минимум, московскую известность учителя-новатора. Ещё будучи студентом, он отличался основательностью и рассудительностью. Однако волею судеб став спортивным журналистом, погрузился в мир футбольных страстей. Но его очерки и книги — не столько о футболе, сколько про людей на примере футбола. Если бы я не знал, что читаю книгу Васильева, то подумал, что её мог написать Василий Шукшин или Леонид Филатов. Или О'Генри. Мечты и комплексы, юмор и драма "маленького человека" — предмет художественного исследования автора. Впрочем, судите об этом сами по случаям, рассказанным журналистом, так и оставшимся учителем (из книги "Извините, мистер Круифф: Футбольные анекдоты. — М.: Молодая гвардия, 2002).
 

Как только господин Ленарт Юханссон и прочее УЕФА покинули выставку "Футбол Маркет — 2000", так её тут же обворовали.
Трудно ручаться, но раньше о кражах в стенах Кремлёвского Дворца слышать не доводилось.
Украли, как водится, разную ерунду: плакат, футболку, коробку скрепок, бутыль "Кока-Колы", ещё что-то...
Я бы злоумышленника искать не стал. Из патриотических соображений. Он действовал политически грамотно: вынес сор из избы, после того как высоким гостям в той избушке весьма понравилось.
Орденоносец Юханссон, успевший получить награду из рук первого президента России, до того расчувствовался, что нарисовал нам парочку неплохих перспектив. Как в песне — "нарисовал он на песке и подписал в уголке...".
Насчёт песка — это, между прочим, точно, да и уголок был выбран президентом УЕФА правильно. Нам ведь не привыкать строить на песке и подписывать соглашения в правильном уголке.
Господин Юханссон сообщил, что, по его личному мнению, нам по плечу не только выставки проводить, но и чемпионат Европы-2008 отгрохать! И тут мы его, знаете ли, поддержали!
Ещё как по плечу. Это вам не с выставки футболки тырить. Тут уж мы расстараемся, тут — "в части проведения", в разных там маркетах и супермаркетах — мы большие мастера, б-о-о-ольшие-пребольшие.
В те самые минуты, когда гулкие шаги шведского гостя по кремлёвским паркетам создавали соответствующую официальную ауру, я по местному кабельному телевизор смотрел. И выступал в нём голландец. И мне почудилось, что этот болельщик футбола знает о России чуть больше обстоятельного шведа.
Он, оказывается, с нашими бизнесменами бизнес делал. И к тому же владеет русским языком. Почему и рассказывает из телевизора без суфлёров.
Короче, отправил нам партию помидоров. Хороших таких, голландских помидоров. Круглых, как футбольный мяч.
И тут звонок от партнёра: "Пять процентов брака пришло!". У голландца чуть не инфаркт! Как пять процентов? Когда он своими руками (фирма-то небольшая, не трансатлантическая) помидоры в коробки укладывал, на погрузчике аккуратно в трейлер грузил!
Звонит на таможню. Там отвечают: "Ваши помидоры ещё не раскрывали. Опечатаны пока. Ждут очереди".
Смекаете? Голландец бросает свои дела и мчит в аэропорт. Таможеннику отдаёт команду: "До моего прилёта пломбы не срывать!".
Затем происходит немая сцена. Встреча партнёров в терминале. Непереводимая игра слов.
Вывод? Голландец говорит из телевизора:
— Я, конечно, не могу на сто процентов сказать, что работать с русскими не буду. Рынок у вас большой. Но я уже на 99 процентов знаю, где, как и при каких обстоятельствах мой русский партнёр захочет меня надуть...
Голландец — молодой человек, рассказывает мягко, тепло, чуть ли не извиняясь перед русским журналистом. Акцент такой славный… А в глазах — непонимание. Как же такое могло случиться? Его лично со школы учили: цент выручки — уже здорово! А он по Москве походил, торговлю цветами проинспектировал. Ужаснулся. Сто процентов выручки! Двести процентов!!! В Голландии — стране, помешанной на цветах, такого не может быть!
Я всё смотрел и думал: вот бы Юханссону того голландца послушать...
Кое-кому из коллег показалось, что выставка в Кремле — свидетельство нашего футбольного богатства.
Хорошо. А кража с выставки, значит, свидетельство о бедности?
 

Витя Пальчиков маялся.
За полгода работы в спортивном отделе он считал себя состоявшимся журналистом. К тому были все основания. Во-первых, Витю бесплатно пропускали на стадион. Во-вторых, он научился переписывать ленточки ТАСС, исправно приходившие в редакцию по утрам. В-третьих, разговаривая по телефону с ветеранами городошного спорта, он представлялся сухо и внушительно: "Пальчиков. Корреспондент". Наконец, он видел свою фамилию в газете и в авансовой ведомости.
И всё-таки Пальчиков маялся, ощущая себя законным супругом, от которого утаили главное — брачную ночь.
Дело в том, что он ни разу не был на презентации — святая святых загадочного спортивного мира.
Не был, потому что не звали, а навязываться Витя не мог. Мешали убеждения юности, почерпнутые из книг. Оставалось одно — ждать.
Сейчас он мучительно размышлял на бумаге о проблемах художественной гимнастики, но то ли потому, что был знаком с ней только по телевизору и телефону, то ли потому, что видел длинный запечатанный конверт, уплывающий в комнату специальных корреспондентов, ничего у Пальчикова не выходило. Не складывалось. Пальчиков комкал бумагу. День угасал.
— Палец, ты жив?
Спецкор Федя, известный многостаночник и строкогон, как всегда к вечеру, был переполнен идеями.
Витя кивнул и приподнялся из-за стола. Он уважал Федю хотя бы за то, что в юности Федя обгонял самого Борзова, а теперь, в старости, печатал быстрее любой машинистки. Слова лились из Феди рекой — гандбольные, ватерпольные, баскетбольные, футбольные, волейбольные. Любые.
— Старик, сходи за вином! Я, понимаешь, проиграл. Вовке Каменеву проспорил. Я говорил, что подпись к фото быстрее составлю, чем он стакан примет… Ну, продул ему. Подпись нужна была большая, строк на сорок, вот Камень и успел полбутылки высосать. Сбегай, а? Тут, напротив, в розлив с машины торгуют! Выручишь?
— Ладно, чего там. Схожу.
— Ай да Палец! — обрадовался Мулькин. — Вот деньги, вот бутылка, мы её оприходовали. Пусть в неё и нальют. В самый раз хватит.
За столом говорили о важном. О гонораре, который не увеличивается, тогда как в других изданиях… О фотографах, которым куда как проще: нажал на фифочку и — в кассу! О девушках из машбюро. Витя больше молчал. Он привык слушать старших. Слушать и ощущать себя в компании асов, мирно беседующих после тяжёлого рабочего дня.
Когда всё было допито, Камень взглянул на часы:
— А в "Прагу" мы всё ещё успеваем, Федя! Там, кстати, и продолжим.
— Может, возьмём Пальчика? Поедешь с нами, Палец?
— Куда это???
— Куда-куда? В "Прагу". На презентацию. Чего там сегодня, Вов? Собачьи бега или женский бокс, не помнишь?
— Какая разница, Федя! Ты лучше сигареты на столе не забудь. В дороге разберёмся, что там и кто там. Вот оно — приглашение. В кармане лежит.
Витя собрался вместе со всеми. Голову кутал туман — от вина, сигарет. От неожиданности! Он думал о том, что его новенькие брюки висят дома в шкафу, а в этих стареньких и потёртых его могут и не пустить. Швейцар пугал его. В ресторане Пальчиков был один раз — на свадьбе приятеля.
— Федь, но меня ведь не звали. Может, нельзя… Неудобно.
— Чего?! С Федей везде можно, учти.
— А с Вовой Каменевым даже нужно, — поддержал Каменев, расплачиваясь с таксистом. "Прага" сияла! Оставалось войти.
Через три с половиной часа в темноте бульвара раздался надрывный смех. Он был совершенно один и обращался к звёздам.
— Презен-тация, чёрт возьми! Уроды! Козлы! Деятели спорта! Попрошайки с чужого стола… Быстрее, быстрее, быстрее. В глотку, в глотку, в глотку! А этот с блюдом?! Зрелый мастер! "Учись у меня, не пропадёшь!". Учитель! А речи-то, речи...  Осетрина! Икра! Шампанское! Водка! К себе! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
Внезапно Пальчиков замолчал и побрёл к метро. Он ещё не знал, что Федя потеряет в ночи записную книжку, что Каменев появится на работе через неделю, что сухой и точный отчёт о важности Кубка города по армрестлингу придётся писать не кому-нибудь, а ему, ибо, как скажет шеф, — за любую презентацию надо платить. Кровью.
Пальчиков не знал и не мог знать, что совсем скоро он придёт на презентацию воздушных шаров, потом — прыжков с парашюта на Северный полюс, потом — на олимпиаду какого-то банка, потом… Пальчиков не знал, что ступил на тропу. Тропу жизни.
… Через семь лет представительный редактор спортивного отдела Виктор Сергеевич Пальчиков вызвал к себе в кабинет внештатного корреспондента Диму.
— Пора окунаться, молодой человек! Вот, возьмите. Презентация, посвящённая чемпионату страны по футзалу. Сто строк в завтрашний номер! Ясно? И не очень-то там… Тяжело поначалу.
Дима метнул взор куда-то вниз и стремительно вышел. Но Пальчиков понял своего подчинённого. На Диме были старые, видавшие виды джинсы.
 

Своё возвращение из Америки Иван Иванович отмечал с приятелями в знакомой пельменной на Маросейке. Там он с неудовольствием обнаружил, что порция уменьшилась ровно на два пельменя, салфеток не стало вообще, а водка, как и раньше, была тёплой.
"Веа из айс?" — полюбопытствовал он у сразу же отшатнувшейся официантки. Друзья заморгали и закашлялись.
Утром Ивану Ивановичу захотелось в пуул — поплавать, освежиться, привести голову в порядок. Но пришлось ограничиться душем, да ещё под аккомпанемент жениного: "Опять? Вчера же мылся!".
По телевизору смотреть футбол было особенно неприятно. Телевизор был чёрно-белый, старенький, потому что цветной Иван Иванович продал. Тогда ему чуть-чуть не хватало на поездку в Сан-Франциско. Чемпионат мира всё-таки!
Теперь же ему не хватало значительно большего. Не хватало чего-то такого, что и словами выразить затруднительно. О говоруном Иван Иванович отродясь не был.
Зелени к обеду, что ли?  Апельсинового джюса к завтраку? Или жена улыбалась за день куда реже, чем тамошние официантки за обеденные полчаса? А уж после певучего сенкью-ю-ю и вовсе мрачнела. До ужина.
Страшно сказать, но Ивану Ивановичу не хватало даже… негров. Правда, они иногда снились — весёлые, в белых чемпионских майках, просторных шортах и тяжёлых кроссовках.
А ещё — кондишен. Когда солнышко сползало в его пятиметровую кухню, курить было нездорово. Океанский воздух сменился асфальтовым, с пыльцой. Этого Иван Иванович не понимал: асфальта в Америке было больше, а запаха не было вообще. К тому же с тополей полетел пух. С пальм ничего не летало, это Иван Иванович помнил точно. Но молчал.
Самое же главное состояло в пропаже пьянящего, острого, мальчишеского, тревожного интереса к тому, что произойдёт завтра. Безотчётная радость от наступающего дня исчезла бесследно. А ещё недавно он мечтал, словно в молодости, когда хотелось в армию и лучше бы во флот, хотелось купить мотороллер, но лучше бы "Запорожец", хотелось достать билетики на Стрельца и лучше бы не за ворота...
Раздражали соплеменники: вечно помятые, в стоптанных ботинках, матерящиеся и знающие всё про всё. Специалисты по всем вопросам, с тоской думал Иван Иванович, посещая заводскую курилку.
Переполненные и вонючие после ночи троллейбусы Иван Иванович возненавидел. Дожди и лето, больше смахивающее на осень, сносил стоически. Молча. В ответ на язвительные проповеди жены отвечал кратко: "Шуа? Уверена?".
Почти сразу до него дошло, что "Мальборо" для Москвы и Московской области изготавляют специально обученные люди. В Америке вкус сигарет был иным. Это его не расстроило, но кольнуло по больному. Перейти разве на "Беломор", подумал Иван Иванович и решил не переходить.
Он осознал вдруг, что туалетная бумага здесь жестковата, да и вообще задевать стены локтями было неприятно. В столь возвышенном для любого месте! В Америке он с удовольствием посещал его три раза на дню. С большим удовольствием, не говоря уж о маленьких. Теперь его режим стал другим — так, разочек за пару дней.
Рассеянно гуляя по комнате, четыре шага вперёд, четыре назад, он обнаружил в книжном шкафу сочинение писателя Бунина "Господин из Сан-Франциско". Иван Иванович читал! Жене было страшно. Это была его последняя книжка.
Ему было тесно: в комнате, в цехе, в метро, даже на улице. Изнутри что-то теснило. Съездить, что ли, к тёще в деревню, петухов послушать, подумал Иван Иванович и не поехал.
"Всё-то у них, у буржуев, не так", — вспоминал он где-то услышанную фразу. Ещё вспомнил бизонов в огромном парке, где никто не разбрасывал пустые бутылки, бесконечные ряды автомашин, которым не приходило в голову сунуться в другой ряд, улыбчивых полицейских на стадионе, волны Тихого океана и утренние газеты, аккуратно сложенные у двери гостиничного номера...
Уже засыпая, Иван Иванович понял: "Покоя не будет. По-ко-я не будет. Не бу-дет по-коя".
И не проснулся.