Рецензия принадлежит перу ведущего российского историка Николая Борисова. Автор — профессор МГУ, заведующий кафедрой, ученик выдающегося нашего историка, мэтра исторической науки, академика Б.А. Рыбакова. Рецензию я обнаружил в альманахе "Соловецкое море", который мне подарили по случаю, в № 9 за 2010 год. Сначала всё-таки несколько слов о самом Альманахе.
Я с удовольствием почитал материалы, которые погрузили меня в мир Соловецких островов, где я был только однажды (кстати, именно тогда я и познакомился на конференции с Николаем Борисовым). В этом святом месте сошлись, казалось бы, совершенно различные пространства русской истории, однако всё же хотя и противоречивой истории, но цельной, единой. Впрочем, история непротиворечивой не бывает. В Сети я легко нашёл остальные номера Альманаха, а также почитал сам портал, на котором они размещены: 

Эти информационные ресурсы отличаются полнотой и эстетичностью, поэтому могут быть эффективно использованы педагогами в образовательном процессе, например, в проектной деятельности школьников. Кроме того, они будут полезны при подготовке поездки на Соловки. Вернёмся, однако, к рецензии.
Я выделю две важные особенности, которые меня интересуют в данный момент.
1) Стиль текста. С одной стороны, автор — профессиональный историк высокой квалификации. С другой стороны, текст написан прекрасным литературным языком. Сочетание профессионализма исследователя и литературного таланта — несомненное достоинство рецензии и её автора.
2) Уроки начинающему исследователю. Когда человек впервые пишет крупную исследовательскую работу (диссертацию, книгу, очерк), он совершает, не замечая, вполне естественные ошибки. Они типичны. На них обращает внимание автор. Их можно избежать.

Николай Борисов. Новая книга о святителе Филиппе (Колычеве)

В популярной серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга московского историка Д.М. Володихина «Митрополит Филипп» (М., 2009). И хотя давно минули времена, когда каждая книга этой серии привлекала внимание, становилась событием, книга о знаменитом соловецком игумене Филиппе Колычеве, построившем на диком острове сказочной красоты монастырь, а потом возглавившем Русскую Церковь и отважно вставшем на пути царя Ивана Грозного, — не может пройти незамеченной.

Нет нужды пересказывать эту драматическую коллизию. Сегодня о ней упоминает каждый школьный учебник истории. И даже всегда равнодушный к исторической тематике российский кинематограф разразился фильмом на эту тему. А потому попробуем взглянуть на книгу Володихина как на текст, имеющий определенную идейную начинку и стилистические особенности.
«История мира — это биография великих людей», — говорил Карлейль. «Не читайте исторических книг — только биографические; биография — это живая жизнь», — вторил Карлейлю его вечный оппонент лорд Дизраэли. Запомним эти суждения. Такие люди слов на ветер не бросали.
Настоящая биография — это высший пилотаж для историка. Она складывается из трех элементов: истории как суммы фактов и их толкований, философии как определенного взгляда на жизнь и литературы как способности ясно и красиво излагать свои мысли на бумаге. Иметь весь этот набор в одних руках — примерно то же, что открыть «каре» из четырех тузов.
Писать биографию святого вообще, а такого святого, как митрополит Филипп в особенности, чрезвычайно сложно. Как ни мудри, а главным источником всё же остается житие. Но житие — это стихотворение, песня, колокольный звон. Ссылаясь на свидетельства жития, историк всегда испытывает некоторую неловкость. Но что делать: других сведений о жизни святого, как правило, попросту нет…
Если говорить о содержании книги, о рассказе о жизни и подвигах святителя Филиппа Колычева, то тут, собственно, придраться особо не к чему. Автор пишет о своем герое не только со знанием эпохи в целом и подробностей биографии святого, в частности, но и с огромным уважением, сочувствием, восхищением. И в этом отношении книга, что называется, «ложится на душу». Как историк автор тактично удерживается от избитых сравнений опричного террора со сталинскими чистками 1930-х гг. Да и вообще, когда автор начинает говорить как историк, можно согласиться почти со всем, что он сообщает. А то, с чем трудно согласиться, вполне укладывается в папку «Ну, допустим».
Однако святой Филипп — это наше общее, национальное достояние. Его биография — не только нить в пестрой ткани отечественной истории. И книгу о таком человеке можно оценивать только «по гамбургскому счету», пройдясь по всем ее ипостасям.

Для биографии такого человека, как митрополит Филипп, нужны не только самые мельчайшие крупицы фактов, но и нечто такое, чего мы не вправе требовать от цехового историка. Принимаясь за жизнеописание «великого старца» Сергия Радонежского, Епифаний Премудрый ужасался огромной ответственности, которую он взял на себя этим трудом. И находил оправдание своей дерзости только в душевной пользе, которую принесет читателю всякий достоверный рассказ о подвигах святого. «Аще бо не писано будет старцево житие, но оставлено купно без въспоминаниа, то се убо никако же повредит святого того старца… Но мы сами от сего не плъзуемся, оставляюще толикую и таковую плъзу».

Смиренный инок, взявшись за такой труд, как биография Филиппа, провел бы полжизни в посте и молитве, в бесконечном размышлении и собирании материалов… Провел, да так, пожалуй, и не написал бы повести о святом. Иное дело — автор нашей книги. Написал и даже даты в конце текста поставил: «Москва – Соловки, 2007–2008». Так иногда корреспонденты свои путевые очерки помечают: «Москва – Париж…».
И всё бы ничего, да только от этой ли стремительности, или еще от чего, текст книги получился каким-то взъерошенным и кочковатым.
Как известно, всё познается в сравнении. Книга Д.М. Володихина о митрополите Филиппе встала на моей книжной полке рядом с книгой об Иване Грозном Б.Н.Флори. Одна эпоха, одни проблемы, близко знакомые герои. Но на этом сходство этих двух книг и заканчивается. Книга Флори — научная монография. Не больше, но и не меньше. Она по небрежности наборщика или по странной прихоти автора лишена сносок. Но они тут, рядом, за дверью, и готовы явиться по первой команде.

Иное дело — книга Володихина. Автор явно не желает идти проторенным путем цеховых штудий. Его уносит ветер литературного творчества. Словно из милости к читателю он роняет редкие сноски. Они выглядят бедными родственниками в этом доме творчества.
Само по себе это, может быть, и неплохо. Гирлянды сносок, которыми любят увешивать свои статьи аспиранты и диссертанты, произ-
водят тягостное впечатление. Но нельзя не признать очевидного: сноски дисциплинируют, держат перо в узде, придают работе историка некий профессиональный лоск. А это именно то, чего недостает биографии Филиппа.
Война сноскам сопровождается войной цитатам. Для такой многогранной темы их до обидного мало. Нет, не тех цитат, которые заменяют иным ученым собственные мысли, и не тех, которые помогают набрать необходимый объем рукописи. А тех императивов Священного Писания, которые огненными буквами горели в памяти святителя.

И еще одна перчатка цеховым правилам. Вместо принятого в научной литературе цитирования на языке оригинала, автор дает извлечения из источников в переводе на современный язык. Но так делают только в романах или книгах для школьников. Серия ЖЗЛ предназначена для читателя, ценящего подлинность и давно покинувшего школьную скамью.
За этими, в общем-то, мелочными вопросами о сносках и цитатах встает куда более серьезный вопрос — о личности автора, его авторском «я», через призму которого он рассматривает жизнь святого. Читатель желает знать, с кем он собственно имеет дело. И почему он должен верить этому человеку.
Понятно, что автор не обязан сопровождать книгу своими анкетными данными. Речь не о них, а о внятной мировоззренческой позиции. Именно она для читателя важнее любых анкет.
Но здесь-то и начинаются проблемы. В одном месте автор называет себя «человеком, никогда не знавшим ни звания монашествующего, ни глубоко воцерковленной духовной жизни» (с. 90). Не лучшая аттестация для агиографа, но для историка вполне терпимая. Некоторые подсказки для выяснения взглядов автора дают его критические инвективы. Он вообще склонен к полемике, обличает советских историков, либеральных публицистов, «умеренных социал-демократов», замшелых старообрядцев и, кажется, кого-то еще. Однако его собственная позиция, взгляд на жизнь, насколько мы можем приоткрыть эту тайну по его книге, представляют собой типичную для определенной части современной научной интеллигенции смесь самых разноречивых понятий и представлений.

Отсюда — и небрежность, хаотичность стиля. Текст пестрит выражениями, свойственными современной газетной лексике или разговорной речи. Это отнюдь не делает его более доходчивым для читателя, а только девальвирует содержание. Христианские нравоучения (которые, конечно, гораздо лучше прозвучали бы в устах святых отцов) сменяются каким-то былинным слогом «под Шергина», а историографические справки — новеллами в стиле карманного путеводителя по Соловкам.
Надо признаться, нас покоробила склонность автора раздавать «лычки» другим историкам. Один — «блестящий», другой — «по насто-
ящему талантливый», третий — «превосходный», четвертый — всего лишь «известный» (с. 187–191). Обращаясь к трудам Г.П. Федотова, автор, не находя достойных прилагательных, от избытка уважения просто величает давно умершего в эмиграции историка по имени и отчеству. «Вне зависимости от того, ставил ли Георгий Петрович себе такую задачу или нет, митрополит Филипп оказался в роли проводника собственных общественных идей историка» (с. 192).

Впрочем, есть у Федотова один тайный изъян, простить который автор ему никак не может. «Как ни вглядывайся в слова Георгия Петровича, а всё вылезают из них горькие интеллигентские сожаления об утраченных надеждах февраля 1917-го…» (с. 196). Сильно сказано, по нашему…
Что касается «общественных идей историка», то у Федотова они, конечно, были, и он, действительно, смотрел на жизнь митрополита Филиппа через призму этих идей. Думаю, что так поступил бы на месте Федотова и сам автор. Дело за малым — за самими этими идеями.
В книге Володихина мы нашли их две.
Первая состоит в том, что на протяжении всей своей жизни святитель Филипп руководствовался не чем иным, как евангельскими заповедями. Это отличная идея, и я с ней всецело согласен. Но, признаюсь, для меня это и раньше было совершенно очевидно.
Вторая идея автора носит более оригинальный и художественный характер. И жизнь святителя Филиппа, и история его конфликта с царем Иваном представляются автору книги как некие притчи, через которые Всевышний дает нам свои наставления. Так, смысл притчи об опричнине и ужасах опричного террора — в пагубности гнева, который превращает доброго христианина царя Ивана в «ходячий индекс тяжких грехов» (с. 176).

Возможно, дело обстоит именно так. А может быть — совершенно иначе. В конечном счете, всё зависит от решения основного вопроса философии. Если Бог правит нашими делами, то Он, конечно, может давать нам наставления в любой форме, какую пожелает. В том числе и в форме подобной притчи. Но если нет…

Не ставя под сомнение положительный ответ на этот вечный вопрос, заметим, однако, что Бог в книге Володихина ведет себя не совсем так, как мы привыкли от него ожидать. Во всяком случае — по отношению к игумену Филиппу. Вот автор рисует нам игумена Филиппа «мечтательно вглядывающегося в небо: улыбнется ли ему Бог из заоблачной выси?». Как человек благочестивый игумен Филипп «начинал пользоваться властью как инструментом для воплощения своих идей не прежде, чем сам Господь передвигал его неподъемную, каменную фигуру на иное место».
Случалось, что между Богом и Филиппом возникали почти семейные разногласия. Возможно, Богу просто надоедало двигать туда и сюда неподъемную фигуру игумена. В этом случае Филипп, как человек воспитанный, уступал старшему. «Дальнейшее сопротивление было бы странно и даже неприлично». Не желая оставаться в долгу перед Филиппом, «Бог готовил для него новый воз и новую упряжь» (с. 27, 54, 57–58). Увлекшись образом всемогущего Бога, автор усваивает ему и еще одно утомительное занятие. «Ветры вечно стоят над островами, словно десница Господня крутит ручку машины, испускающей воздушные потоки» (с. 36).
Но в конце книги Бог уже избавлен от всех этих докук. Он представлен как бы сидящим в огромном театре, на сцене которого разыгрывается драма суда над митрополитом Филиппом. Актеры играют скверно, и Бог — единственный оставшийся в зале зритель. Да и он смотрит всё это скорее по долгу службы, чем из интереса. Однако для актеров дело принимает нешуточный оборот.
«В этой драме у каждого актера важная роль, за каждым следит с небес один Зритель, о Его присутствии знают все. Надобно обладать слабостью веры и недостатком любви, чтобы разочаровать Его. Пафнутий сопротивлялся. Очевидно, он не желал такого разочарования» (с. 217)…

… Критика — критикой, но все же мы должны вернуться к тому, о чем уже говорили. При всех действительных и выдуманных рецензентом изъянах перед нами серьезная историческая книга, расширяющая наши представления об эпохе царя Ивана Грозного и ее главных деятелях. Как историк автор имеет свой собственный взгляд на происхождение опричнины, которую он считает неудавшейся военно-административной реформой. Среди многочисленных толкований фантастического замысла царя Ивана эта точка зрения находит свое место. В книге хорошо показана система корпоративности средневековой русской аристократии. Убедительно восстановлено развитие конфликта между царем и митрополитом. Найдено немало удачных решений спорных вопросов биографии святителя.
Имеет книга и еще одно несомненное достоинство. Прочитав или только полистав ее пахнущие типографской краской страницы, всякий легкий на подъем человек почувствует желание немедленно отправиться туда, где встает над водами белый монастырь — словно спустившийся с неба новый Иерусалим, где чайки выводят на мокром песке косые строчки своих следов, а море равнодушно стирает их сочинения широкой ладонью прилива…
 

Доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России до начала XIX в.
исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Лауреат премии святителя Макария, Митрополита Московского (1999).