В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя; Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.– Спишь? – живо заговорил Наум. – Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. Здравствуйте.
– Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
– Зря. Вставай-ка… Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира выпросил две подводы. Конечно, не за "здорово живешь", но черт с ним – дров надо.
Иван полежал, подумал… И стал одеваться.
– Вот ведь почему молодежь в город уходит? – заговорил он. – Да потому, что там отработал норму – иди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь – как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
– Што же, без дров сидеть? – спросила Нюра, жена Ивана. – Ему же коня достали, и он еще недовольный.
– Я слыхал: в городе тоже работать надо, – заметил тесть.
– Надо. Я бы с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, траншеи: выложился раз, зато потом без горя – и вода, и отопление.
– С одной стороны, конечно, хорошо – водопровод, с другой – беда: ты ба тогда совсем заспался. Ну, хватит, поехали.
– Завтракать будешь? – спросила жена.
Иван отказался – не хотелось.
– С похмелья? – полюбопытствовал Наум.
– Так точно, ваше благородье!
– Да-а… Вот так. А ты говоришь – водопровод… Ну, поехали.
День был солнечный, ясный. Снег ослепительно блестел. В лесу тишина и нездешний покой.
Ехать надо было далеко – верст двадцать: ближе рубить не разрешалось.
Наум ехал впереди и все возмущался:
– Черт-те чего!.. Из лесу в лес – за дровами.
Иван дремал в санях. Мерная езда убаюкивала.
Выехали на просеку, спустились в открытую логовину, стали подыматься в гору. Там, на горе, снова синей стеной вставал лес.
Почти выехали в гору… И тут увидели, недалеко от дороги, – пять штук. Вышли из леса, стоят, ждут. Волки.
Наум остановил коня, негромко, нараспев заматерился:
– Твою в душеньку ма-ать… Голубочки сизые. Выставились.
Конь Ивана, молодой, трусливый, попятился, заступил оглоблю. Иван задержал вожжами, разворачивая его. Конь храпел, бил ногами – не мог перешагнуть оглоблину.
Волки двинулись с горы.
 

Наум уже развернулся, крикнул:
– Ну, што ты?!
Иван выскочил из саней, насилу втолкал коня в оглобли… Упал в сани. Конь сам развернулся и с места взял в мах. Наум был уже далеко.
– Грабю-ут! – заполошно орал он, нахлестывая коня.
Волки серыми комками податливо катились с горы, наперерез подводам.
– Грабю-ут! – орал Наум.
"Что он, с ума сходит? – невольно подумал Иван. – Кто кого грабит?" Он испугался, но как-то странно: были и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали быстро нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.
Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. Сейчас понял, что волк – это волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал… Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост.
Иван оглядел сани – ничего, ни малого прутика. Оба топора в санях тестя. Только клок сена под боком да бич в руке.
– Грабю-ут! – кричал Наум.
Ивана охватил настоящий страх.
Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он был в каких-нибудь двух метрах… Иван привстал и, держась левой рукой за отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами, прыгнул в сторону. Сбился с маха… Сзади налетели другие. Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака. Тот присел на задние лапы, ударил клыками одного, другого… И снова, вырвавшись вперед, легко догнал сани. Иван приготовился, ждал момента… Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал обходить сани – с другой стороны. Иван стиснул зубы, сморщился… "Конец. Смерть". Глянул вперед.
– Сто-ой! – заорал он. – Отец!.. Дай топор!
Наум нахлестывал коня. Оглянулся, увидел, как обходят зятя волки, и быстро отвернулся.
– Придержи малость, отец!.. Дай топор! Мы отобьемся!..
– Грабю-ут!
– Придержи, мы отобьемся!.. Придержи малость, гад такой!
– Кидай им чево-нибудь! – крикнул Наум.
Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее. Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани – и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это внимания.
– Отец, сука, придержи, кинь топор!
Наум обернулся.
– Ванька!.. Гляди, кину!..
– Ты придержи!
– Гляди, кидаю! – Наум бросил на обочину дороги топор.
Иван примерился… Прыгнул из саней, схватил топор… Прыгая, он пугнул трех задних волков, они отскочили в сторону, осадили бег, намереваясь броситься на человека. Но в то самое мгновение вожак, почувствовав под собой твердый наст, прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб… Сани перевернулись: оглобли свернули хомут, он захлестнул коню горло. Конь захрипел, забился в оглоблях. Волк, настигавший жертву с другой стороны, прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль. Три отставших волка бросились тоже к жертве.
В последующее мгновение все пять рвали мясо еще дрыгавшей лошади, растаскивали на ослепительно белом снегу дымящиеся клубки сизо-красных кишок, урчали. Вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека…
Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел на волков. Вожак еще раз глянул на него… И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что, казалось, человек с топором нимало их не занимает. Впрочем, вожак смотрел внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал. Взмахнул топором и шагнул к нему… Вожак не двинулся с места. Иван тоже остановился.
– Ваша взяла, – сказал он. – Жрите, сволочи. – И пошел в деревню. На растерзанного коня старался не смотреть. Но не выдержал, глянул… И сердце сжалось от жалости, и злость великая взяла на тестя. Он скорым шагом пошел по дороге.
– Ну погоди!.. Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы – и конь был бы целый. Шкура.
Наум ждал зятя за поворотом. Увидев его, живого и невредимого, искренне обрадовался:
– Живой? Слава те Господи! – На совести у него все-таки было неспокойно.
– Живой! – откликнулся Иван. – А ты тоже живой?
Наум почуял в голосе зятя недоброе. На всякий случай зашагнул к саням.
– Ну, что они там?..
– Поклон тебе передают. Шкура!..
– Чего ты? Лаешься-то?..
– Я тебя бить буду, а не лаяться.
Иван подходил к саням. Наум стегнул лошадь.
– Стой! – крикнул Иван и побежал за санями. – Стой, паразит!
Наум нахлестывал коня… Началась другая гонка: человек догонял человека.
– Стой, тебе говорят! – кричал Иван.
– Заполошный! – кричал в ответ Наум. – Чего ты взъелся-то? С ума, что ли, спятил! Я-то при чем здесь?
– Ни при чем?! Мы бы отбились, а ты предал!..
– Да как отбились?! Ты что!
– Предал, змей! Я тебя проучу! Не уйдешь ты от меня, остановись лучше. Одного отметелю – не так будет позорно. А то при людях отлуплю. И расскажу все… Остановись лучше!
– Сейчас – остановился, держи карман! – Наум нахлестывал коня. – Оглоед чертов… откуда ты взялся на нашу голову!
– Послушай доброго совета: остановись! – Иван стал выдыхаться. – Тебе же лучше: отметелю и никому не скажу.
– Тебя, дьявола, голого в родню приняли, а ты же на меня с топором! Стыд-то есть или нету?
– Вот отметелю, потом про стыд поговорим. Остановись! – Иван бежал медленно, уже отстал. И наконец вовсе бросил догонять. Пошел шагом.
– Найду, никуда не денешься! – крикнул он напоследок тестю.
Дома у себя Иван никого не застал: на двери висел замок. Он отомкнул его, вошел в дом. Поискал в шкафу… Нашел не допитую вчера бутылку водки, налил стакан, выпил и пошел к тестю.
В ограде тестя стояла выпряженная лошадь.
– Дома, – удовлетворенно сказал Иван.
Толкнулся в дверь – не заперто. Он ждал, что будет заперто. Иван вошел в избу… Его ждали: в избе сидели тесть, жена Ивана и милиционер. Милиционер улыбался.
– Ну что, Иван?
– Та-ак… Сбегал уже? – спросил Иван, глядя на тестя.
– Сбегал, сбегал. Налил шары-то, успел?
– Малость принял для… красноречия. – Иван сел на табуретку.
– Ты чего это, Иван? С ума, что ли, сошел? – поднялась Нюра. – Ты что?
– Хотел папаню твоего поучить… Как надо человеком быть.
– Брось ты, Иван, – заговорил милиционер. – Ну, случилось несчастье, испугались оба… Кто же ждал, что так будет? Стихия.
– Мы бы легко отбились. Я потом один был с ними…
– Я ж тебе бросил топор? Ты попросил – я бросил. Чево еще-то от меня требовалось?
– Самую малость: чтоб ты человеком был. А ты – шкура. Учить я тебя все равно буду.
– Учитель выискался! Сопля… Гол как сокол, пришел в дом на все на готовенькое да еще грозится. Да еще недовольный всем: водопроводов, видите ли, нету!
– Да не в этом дело, Наум, – сказал милиционер. – При чем туг водопровод?
– В деревне плохо!.. В городе лучше, – продолжал Наум. – А чево приперся сюда? Недовольство свое показывать? Народ возбуждать?
– От сука! – изумился Иван. И встал.
Милиционер тоже встал.
– Бросьте вы! Пошли, Иван…
– Таких возбудителев-то знаешь куда девают? – не унимался Наум.
– Знаю! – ответил Иван. – В прорубь головой… – И шагнул к тестю.
Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы.
На улице остановились, закурили.
– Ну не паразит ли! – все изумлялся Иван. – И на меня же попер.
– Да брось ты его!
– Нет, отметелить я его должен.
– Ну и заработаешь! Из-за дерьма.
– Куда ты меня счас?
– Пойдем, переночуешь у нас… Остынешь. А то себе хуже сделаешь. Не связывайся.
– Нет, это же… что ж это за человек?
– Нельзя, Иван, нельзя: кулаками ничего не докажешь.
Пошли по улице по направлению к сельской кутузке.
– Там-то не мог? – спросил вдруг милиционер.
– Не догнал! – с досадой сказал Иван. – Не мог догнать.
– Ну вот… Теперь все – теперь нельзя.
– Коня жалко.
– Да…
Замолчали. Долго шли молча.
– Слушай, отпусти ты меня. – Иван остановился. – Ну чего я в воскресенье там буду? Не трону я его.
– Да нет, пойдем. А то потом не оберешься… Тебя жалеючи говорю. Пойдем в шахматишки сыграем… Играешь в шахматы?
Иван сплюнул на снег окурок и полез в карман за другой папироской.
– Играю.