Митрополит Антоний Сурожский (1914-2003 гг.) (ударение на втором слоге), настоятель православного храма в Лондоне, выдающийся церковный мыслитель, философ, педагог. Его труды сыграли значительную просветительскую роль в период религиозного подъёма и интереса к Православию в конце 80-х — 90-е годы ХХ века в России. Предлагаю вашему вниманию короткий фрагмент из его книги "Пастырство" всего лишь на примере одного вопроса. Этот вопрос (брак и вера) и в 90-е годы вызывал острую полемику, и в наши дне мне приходилось полемизировать на эту тему. Митрополит Антоний, как мне кажется, авторитетно всё разъясняет. Я бы обратил внимание, что он использует такое слово как "зрелость". Зрелость как состояние человека для принятия жизненно важных решений. Слово, на мой взгляд, является универсальным понятием и может характеризовать мысли и поведение человека в любой жизненной ситуации.

  — … Нередко случается такое: духовник внушает своему духовному чаду, что монашество выше брака, и фактически принуждает его к постригу. В подобной ситуации иногда оказываются выпускники духовных школ, перед которыми стоит выбор: либо вступить в брак, либо стать монахами. Будучи не в силах принять собственное решение, они едут за советом к старцу, и тот говорит им что-то вроде: «Монашество — твой путь; благословляю на постриг».
Мне кажется, что такое положение настолько уродливо и возмутительно, что надо принимать самые строгие меры к тому, чтобы такое не могло случиться. Потому что и монашество, и брак требуют свободы и зрелости. Свобода, по определению Хомякова, это то состояние, когда человек является полностью самим собой; не жалким изображением того, что он думает о себе или чем — ему кажется — он должен бы быть, а в полном смысле самим собой. Поэтому если человек не знает, принимать ли ему монашество или идти на брак, это значит, что он ни к тому, ни к другому не готов, ни для того, ни для другого не созрел. Я понимаю, что из практических соображений академия и семинария хо¬тят, чтобы выпускники поскорее делались священниками, и поэтому наталкивают их на монашество или на брак. Я помню один случай, когда духовник поставил молодому выпускнику ультиматум: в течение одной недели найти себе невесту и жениться, потому что он хочет представить его к рукоположению. Это ужас, это преступление. Чело¬веку надо дать время и возможность созреть.
Кроме того, это преступление против невесты и против самого молодого человека, который станет священником, потому что на брак надо идти с глубокой подготовкой. Связывать жениха и невесту должна глубокая любовь, благоговейная любовь, такая любовь, которая человеку говорит, что он всю жизнь готов отдать на то, чтобы жить с этим человеком, что в этом его радость, но тоже его восполнение. В идеале в брак надо вступать тогда, когда мы можем сказать, как Адам сказал о Еве: это плоть от плоти моей, это кость от костей моих, это «другое я», alter ego; и так же может невеста посмотреть на жениха. Один из древних отцов говорит: изначально Адам и Ева были одно, едины; и только после падения, когда разбилась чета, один стал ego, а другой alter: кто-то стал «я», а кто-то «он» (или «она»). И надо учить будущих священников тому, что такое брак: брак не ниже монашества, это таинственный путь, это образ Христа и Церкви, это в пределах падше¬го мира как бы восстановление райского единства постольку, поскольку оно может быть осуществлено в том мире, в котором мы живем. А сказать человеку: «Женись, найди себе невесту, потому что ты мне священником нужен» — это преступление.
То же самое можно сказать и о монашестве. Множество молодых людей, которые принимают монашество для того, чтобы стать священниками, монахами не делаются; они делаются незрелыми безбрачниками. Они безбрачны, потому что брак не совершился, потому что они не созрели для любви или не созрели для того чтобы сказать: да, я ее люблю, люблю глубоко, люблю чисто, люблю так, что могу перед Богом стоять с ней; но я хочу быть только с Богом. В этом падшем мире я не могу по своей слабости, по своей сломанности разделиться. Нет, я хочу быть только с Богом. Но для этого надо созреть.
Всякий юноша в какой-то момент своей жизни может это сказать по неведению, по непониманию, потому что он еще не знает, что значит кого-то полюбить. И надо требовать долгой подготовки для монашества, не формальной подготовки, не дрессировки, а созревания: может ли этот человек жить с Богом, и только с Богом, и изнут¬ри этого общения с Богом совершать свое дело, или нет? С практической точки зрения это значит, что многие студенты не будут рукоположены по окончании курса, но они в свое время вырастут в полную меру своего человечества. А иначе слишком часто священники, монахи ли они или женаты, остаются недорослями, благочестивыми, чистыми жизнью, но недорослями в том смысле, что в них две-три струнки звучат, а не весь орган.
Я употребляю этот пример, потому что мне вспоминается один замечательный дьякон, замечательный он был именно по своему духовному свойству. Он родился до революции в нищенской деревне; пяти лет его отдали в монастырь, потому что нечем было кормить дома, и с тех пор до 85-летнего возраста он каждый день участвовал во всех службах. Как-то я с ним на клиросе был. Он пел старческим разбитым голосом, а я читал часть богослужения. И он пел и читал с такой искрометной быстротой, что я не мог даже глазами уследить по книге, что он читает. И когда он кончил, я ему сказал: «Отче, сегодня вы у меня украли всю службу своим быстрым чтением и пением; а что хуже — вы ее, наверное, украли у себя, потому что вы не могли следить за словами, которые вы произ¬носите с такой быстротой». Он расплакался: «Прости меня! Прости меня! Я не подумал о тебе. Но знаешь, я эти песнопения и слова с пятилетнего возраста повторяю каждый день, и теперь мне достаточно взглянуть на книгу, я узнаю слово, и тут словно божественная рука касается струн в моей душе, и вся моя душа, как арфа, поет. Я могу переходить глазами от слова к слову, потому что они запечатлелись в моей душе так, что они поют сами без того, чтобы я в этом участвовал». Как мне было стыдно! И как важно, чтобы, когда мы готовим священника, мы его готовили к тому, чтобы он так мог принимать участие в богослужении, чтобы он так мог относиться к людям, которые вокруг него, слова которых, личность которых, покаяние которых, счастье которых должно бы в священнике родить вот это чудо поющей арфы. Но для этого нужна зрелость. И тут, конечно, практическая проблема для духовной школы. Я не хочу сказать, что мы можем рукополагать только людей, дошедших до полной зрелости. Но мы не можем принуждать людей вступать в путь, о котором они никакого понятия не имеют.
А молодых людей и девушек надо учить тому, чтобы они ходили за советом, но не за указкой, чтобы они пошли к человеку, в котором видят опытность, глубину, с кем они могут поговорить, кому они могут открыть свою душу, чтобы он им помог разобраться в себе самих. Но не к человеку, который с высоты своей гордыни или слепоты им даст приказ, за который они будут расплачиваться в течение всей своей жизни. Да, если считать, что и несовершенный или уродливый брак является как бы мученичеством, который ты несешь ради Христа, можно так повернуть вопрос. Но нам нужны люди расцветшие, люди живые до глубин, которые могут в других родить жизнь; и это — роль священника и роль монаха. Но священник и монах могут это сделать, только если они сами живы, а не являются окаменелостью, мертвым уставом.
Хочу прибавить еще нечто по поводу положения, когда духовник внушает своему духовному чаду, что монашество выше брака, и фактически принуждает его к постригу. Надо было бы очень вдумчиво разобрать этот вопрос. Вдумчиво, потому что идеальное монашество и реальный брак, конечно, несравнимы друг со другом. Человек, который принимает монашество, потому что вся его душа, вся его жизнь, и ум, и тело, и воля принадлежат Единому Богу, и только Ему, конечно, выбирает путь совершенный. Но когда мы говорим о монашестве, каким мы его видим на самом деле: множество монахов, которые собираются в монастырях, живут благочестивой и чистой жизнью, борются за спасение души, это еще не значит, что они достигли того единства с Богом, которое выше всякого такого единства, которое рождается посредством земной любви, — не привязанности, а именно любви.
В этом отношении есть замечательный отрывок в жизни святого Макария Великого. Он молился о том, чтобы ему было открыто, есть ли кто-нибудь, кто его может научить большему совершенству, чем то, которому он научился в пустыне. Ему было велено пойти в сосед¬ний город, разыскать одного ремесленника и узнать, как он живет. Макарий пошел. Оказалось, что ремесленник — простой рабочий, который живет с семьей и ничем особенным не выдается. Макарий его начал спрашивать, какова их духовная жизнь. «Ну какая же духовная жизнь! — отвечает тот: — Работаю с утра до ночи, зарабатываю гроши, перебиваемся с женой и детьми, вот и вся наша жизнь». Макарий стал дальше расспрашивать. И оказалось, что этот человек за всю жизнь не сказал резкого слова жене, что они любят друг друга совершенно и полностью и составляют одно целое. И святой Макарий вернулся в пустыню с мыслью о том, что он сам такой цельности, такого единства с Богом, какое этот человек явил через единство с женой (я не говорю — только «в единстве с женой», но «через него»), еще не достиг. Поэтому надо с осторожностью говорить о том, что один путь выше другого: не всякий шествующий одним путем духовно выше, чем тот, который идет другим путем.
А что касается до принуждения человека к постригу, то есть до внушения ему, что он должен выбрать самый высокий путь или что нет другого пути для него, если он хочет быть священником, это уже преступление. Человек должен, как я уже сказал, созреть и сделать выбор под внушением Святого Духа, а не просто формально, потому что монашеский путь является более интегральным, более цельным, чем брачный путь. Это бывает, но это не всегда так. Можно быть монахом очень — как бы сказать? — «разжиженным» образом. Можно быть человеком, который неспособен на брак и выбирает монашество; можно быть монахом, который исполняет все правила, но духом не может, не в состоянии «возлетать во области заочны». И тут духовник должен с большой осторожностью ставить вопросы, прислушиваться к душе человека и не принуждать его ни к чему, а ему помочь разобраться в себе самом так, чтобы он мог или принять решение не только свободно, но творчески, или решить переждать, пока он сам не созреет.
 

(Митрополит Антоний Сурожский. Пастырство. –
Таганрог: Издатель Е.А. Сухова, 2005. – С.187-191)