В высших эшелонах власти ещё сохраняются люди, способные называть вещи своими именами. Но выступление депутата Госдумы Олега Николаевича Смолина, в данном случае, меня интересует как пример ораторского искусства (заседание от 15 мая 2018 г.):
Смолин О. Н., фракция КПРФ.
Добрый день, уважаемые коллеги, уважаемый Вячеслав Викторович! В России формируется курс нового правительства, и очень хотелось бы предостеречь его от повторения ошибок прежних и от желания наступить на старые грабли. Я имею в виду экономическую философию так называемого монетаризма, согласно которой главная задача финансового блока в правительстве — экономить деньги, складывать их в кубышку, а к социальной политике относиться по известной формуле "Мадам с дилижанса — кони быстрее".
Напомню, в своё время Жорж Помпиду утверждал, что есть три способа разориться: самый быстрый — карты, самый приятный — женщины, самый надёжный — высокие технологии, или, в другом переводе, идеальное технологическое решение. Насчёт технологий можно было бы поспорить, но зато можно добавить четвёртый, самый вредный способ — экономия на человеке. Хорошо известно: скупой платит дважды, Гобсек и Плюшкин умирают в нищете, зато на сундуках с деньгами. Между прочим, наиболее серьёзные экономисты сейчас считают, что ключом к развитию экономики и модернизации страны становится человеческий потенциал, который превращается в человеческий капитал, а значит, экономия на человеке становится прямо вредной не только с социальных позиций, но и с точки зрения развития самой экономики. Попробую доказать это методом от противного.
Первое — экономическая стагнация. На фоне всеобщего увлечения конспирологией президент прямо заявил: наш главный враг не вне, а внутри, и это нарастающая экономическая отсталость. Действительно, по данным академика Ивантера, одного из самых известных российских экономистов, экономический рост, с позволения сказать, в нашей стране в 2008—2013 годах составил 1,2 процента, а затем четыре года было минус 0,2 процента. Мы развивались медленнее развитых, среднеразвитых и слаборазвитых стран, коллеги, и в результате мы перешли, между прочим, в группу стран, где соседствуем с такими странами, как Румыния, Турция, Чили, Уругвай и даже Экваториальная Гвинея.
Федеральный бюджет на 2018 год, как вы знаете, предполагает экономический рост на 2,1 процента, на самом деле, как эксперты говорят, будет рост примерно на 1,5 процента. Как печально шутят юмористы, темпы роста нашего падения замедлились. В такой ситуации разговоры о прорыве могут оказаться пропагандой, а самоотравление пропагандой для политиков и властей — это почти "Новичок". Коллеги, как вы думаете, те же люди в правительстве, которые десять лет обеспечивали стагнацию, смогут обеспечить экономический прорыв? Блажен, кто верует.
Среди главных факторов развития рыночной экономики, к безоговорочным поклонникам которой, как известно, я не отношусь, находятся дешёвые кредиты и платёжеспособный спрос. В России, за редким исключением, нет дешёвых кредитов, а с 2014 года нет и платёжеспособного спроса — в такой ситуации призывы к бизнесу инвестировать в экономику оказались гласом вопиющего в пустыне. Бизнес не дурак — зачем инвестировать, если некому покупать? Это ещё раз доказывает, что социальная политика — один из главных факторов экономического роста. Убеждён, коллеги, без активной социальной политики мы так и будем плестись, подобно паре гнедых, а нам нужен экономический прорыв.
Второе — низкая зарплата. Как известно, мы работаем не зд о ў рово, однако живём много хуже, чем работаем: зарплата большинства граждан России далеко отстаёт от зарплаты не только в развитых странах, но и в странах с аналогичным уровнем производительности труда. Мы гордимся тем, что наконец вывели минималку на уровень прожиточного минимума, это хорошо, коллеги, но в долларовом эквиваленте наша зарплата теперь составит 180 долларов — это в 2 раза больше, чем в Индии, приблизительно как в ЮАР, чуть больше, чем в Бразилии, однако в 2,5 раза меньше, чем в Турции, почти в 3 раза меньше, чем в Китае. Почему? Ответ очевиден: более высокая степень эксплуатации труда. Доля зарплаты работника у нас составляет 25—30 процентов от того, что он создаёт, в социальных государствах Европы — 55—60 процентов. Социальные последствия очевидны: низкий уровень жизни и, как говорила Ольга Юрьевна Голодец, уникальная российская бедность — бедность работающих людей. Менее очевидны экономические последствия: в частности, низкая производительность труда. Коллеги, когда бизнес имеет дешёвую рабочую силу, у него нет стимулов внедрять новейшие достижения, а потому дешёвая рабочая сила — это неэффективная рабочая сила. Здесь мы имеем ещё один механизм торможения.
Третье — низкие пенсии. Пенсии у нас также значительно меньше, чем в странах с аналогичным уровнем производительности труда. Вот как это выглядит в долларовом исчислении: Швейцария — 3400, Германия — 2650, Штаты — 2150, Греция — 930 (внимание: точно не лучше нас работают), Эстония — 440, Россия — 235. Для того чтобы было не так обидно, сообщу: Украина — 100, Таджикистан — 50. В чём причина? Самый простой и очевидный ответ — низкие зарплаты, а пенсионный фонд формируется путём отчислений от заработной платы. Кстати, коэффициент замещения в России составляет 33—34 процента, он явно не дотягивает до минимальных размеров — 40 процентов, — установленных Конвенцией № 102 Международной организации труда. Социальный результат — всё та же бедность, экономический результат — всё тот же низкий платёжеспособный спрос, который тормозит развитие отечественного производства. Вот вам ещё один механизм торможения.
Четвёртое — отказ от индексации пенсий работающих пенсионеров. В результате того что пенсии работающих пенсионеров не индексируются с 2016 года, при прочих равных условиях работающий пенсионер получает примерно на 22,5 процента меньше, чем неработающий: ему недодали почти 13 процентов в 2016 году, почти 6 процентов — в 2017-м и 4 процента — в 2018 году, а с пересчётом на сложные проценты — 24 процента, почти четверть. Не надо было быть актуарием, достаточно здравого смысла, чтобы предсказать последствия: часть пенсионеров ушла с работы, а часть — б о ў льшая — уходит в тень.
Когда мы готовили законопроект о восстановлении индексации пенсий, мы посмотрели данные на сайте Росстата. Оказалось, на 1 января 2016 года у нас было (округляю) 15,3 миллиона работающих пенсионеров, на 1 января 2017-го — 9,9 миллиона, то есть практически на 5,5 миллиона меньше. Мы посчитали потери, оказалось, что потери Пенсионного фонда на 125 миллиардов больше, чем экономия. Скупые финансисты остались, что называется, без брюк.
Угадайте, какая была реакция? Отвечаю: статистика на официальных сайтах изменилась, теперь число работающих пенсионеров считают не на 1 января, а на 1 октября. Согласно новым данным Росстата оказалось, что на 1 октября 2015 года было 3 миллиона 420 тысяч работающих пенсионеров, а на октябрь 2017-го — 3 миллиона 280 тысяч, сокращение вроде бы только на 140 тысяч человек. Но при этом никто не понимает, что происходило с примерно 9—10 миллионами пенсионеров, куда они исчезали? А они оформлялись на работу после января и увольнялись к 1 октября, когда происходит индексация пенсий. И кто кого обманул, коллеги?
Я уже не говорю о том, что помимо вот этих потерь нужно считать ещё и потери фондов социального страхования и обязательного медицинского страхования и потери региональных бюджетов, которым недоплачивают налог на доходы физических лиц. Кто это считал? Похоже, никто.
О последствиях такой политики говорил Максим Топилин на съезде партии "ЕДИНАЯ РОССИЯ", он сказал, что жизненный уровень пенсионеров в ближайшие годы будет снижаться. Но есть и экономические последствия, о них мы только что говорили.
Уважаемые коллеги, конечно, велико желание объяснить всё это экономической упёртостью: упёрлись в монетаризм и следуем ему хоть трава не расти! Эйнштейн как-то заметил, что две вещи в этом мире бесконечны: Вселенная и человеческая глупость. "Впрочем, насчёт Вселенной я ещё не уверен", — говорил Эйнштейн. Однако гораздо больше оснований видеть здесь корыстный интерес, ведь если увеличивать вложения в человека, то надо вводить прогрессивную систему налогообложения — значит обижать олигархов, но власть их обижать не хочет и говорит, что их у нас нет, как будто, если чёрта не называть по имени, он исчезнет.
И последнее, уважаемые коллеги. Может быть, о самом большом механизме торможения недавно заявил председатель правительства Дмитрий Анатольевич Медведев — о повышении пенсионного возраста. Между прочим, по последним данным, по данным последнего опроса, за сохранение современного пенсионного возраста выступает 53 процента граждан, 35 процентов — за его снижение, 6 процентов — за повышение, коллеги. Повышение пенсионного возраста затормозит технический прогресс, поскольку породит огромное количество дешёвой невостребованной рабочей силы.
Мы вносим законопроект о моратории на повышение пенсионного возраста до 2030 года, когда, мы надеемся, будет достигнута национальная цель и продолжительность жизни составит 80 лет. Вот когда достигнем этой цели, тогда и будем обсуждать вопрос повышения пенсионного возраста. А пока, уважаемые коллеги, я хочу напомнить вам известное высказывание Дмитрия Менделеева, он однажды сказал по поводу сжигания нефти: "Топить можно и ассигнациями". Так вот, экономить на человеке хуже, чем топить ассигнациями!
Спасибо за внимание. (Аплодисменты.)