ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СУТЬ ВОЛИ

Меня кое-кто считает незаурядным человеком, поскольку я изрядовых разведчиков вырос в командира отряда, дважды удостоензвания Героя Советского Союза, а отряд, которым я командовал,стал гвардейским. На это я отвечаю: талантов особых у меня нет, какнет и какой-то исключительной смелости. Мне просто повезло. Ноповезло не в том смысле, что мне легко обошлась война. Враги нераз калечили меня, пока я сам не научился их бить. Повезло в другом. Я прошел хорошую школу воспитания, где закалил свою волю,и в войну вступил уже подготовленным человеком. А волю я своюзакалял в коллективе московского завода «Калибр», в экипаже подводной лодки Щ-402, где я плавал до войны мотористом. Наконец,хорош был коллектив нашего разведотряда.

Заслуги всех этих коллективов и кровь моих товарищей по оружию есть в тех звездах, которые я ношу на своей груди. Воля является основным качеством, дающим возможность человеку четко выполнять стоящие перед ним задачи, совершать подвиги. В учебниках психологии обычно о воле пишут так: «Воля — это способность человека управлять собой, своими поступками, мыслями, переживаниями для достижения сознательно поставленной задачи, даже перед лицом смертельной опасности, во имя каких-либо побуждающих мотивов».
Эти «побуждающие мотивы» всегда приводят меня в замешательство, и я не могу согласиться с таким окончанием формулировки.
Побуждающие мотивы обычно разделяют на две категории: на отношение к себе и отношение к окружающим. Из отношения к себе выделяется желание отличиться перед товарищами, желание заслужить похвалу командира, начальника.

Но когда человек хочет отличиться перед товарищами, заслужить похвалу начальника, он как раз действует в одиночку. Он не поможет товарищу в затруднительной ситуации, не поделится с ним своими достижениями, а увидев его ошибки, не подскажет, как избежать их, а если и сделает это, то только на глазах у начальника. Такой человек радуется, если товарищи ошибаются, тогда ему легче отличиться, легче показать себя.

В самом начале войны часть нашего отряда действовала в тылу врага мелкими группами, собирая сведения о дислокации войск и авиации, расположении артиллерии и т.п. Проникали эти группы на территорию противника через сухопутную линию фронта в районе Зимней Мотки. Группы действовали успешно, и кое-кто из разведчиков был отмечен наградами.

Одной из таких групп командовал молодой моряк Федор Н. Все походы этой группы проходили успешно, и вскоре Н. был награжден орденом. Его очень хвалили, ставили в пример другим, молодой разведчик имел солидный авторитет, особенно у начальства.
Однажды другая группа разведчиков ушла в тыл врага. Добравшись до Зимней Мотки, группа, как это и было запланировано, остановилась на суточный привал для уточнения обстановки на линии фронта. Там разведчики встретились с группой Федора Н., которая возвращалась из тыла врага. Группу сопровождал до линии фронта заместитель начальника разведки флота. Н. доложил ему о своих боевых успехах, и во время товарищеского ужина, поднимая тост за успехи группы, заместитель начальника капитан-лейтенант Изайчик заявил:

— Я ставлю в пример всем действия группы Федора Н. Они в каждом походе наносят ощутимые удары врагу: взрывают мосты, склады и другие объекты. Кроме того, они приносят точные сведения о расположении объектов врага, и по их данным наши отважные летчики уничтожают эти объекты. Нужно учиться всем так работать.
В группе Н. в основном были норвежские патриоты — молодые парни, которые покинули свою страну в период ее оккупации гитлеровскими войсками. Они плохо знали русский язык и никак не могли понять, за что их так хвалят, жмут руки, обнимают. А когда поняли, то просто возмутились. Один из них заявил:
— Когда мы попадаем в тыл врага, то выбираем обычно лес погуще и устраиваем там лагерь. Командир иногда в сопровождении одного человека куда-то уходит, а больше сидит и раскрашивает карту. Дней через пять-десять заявляет, что все сделано, можно возвращаться, и мы возвращаемся. Никаких диверсий мы не совершали.
Федора Н. здесь же судили за предательство. По данным этой группы действительно летали наши летчики и бросали бомбы в голые сопки. Ну а если бы началось наступление, то, используя эти липовые данные, мы поставили бы свои войска в очень тяжелое положение. Это настоящая измена Родине, а причиной измены послужило желание отличиться перед товарищами, желание заслужить похвалу командира без особого риска для себя.
Другой мотив — отношение к окружающим. Здесь выделяется любовь к своим близким, семье, своим детям. Мотив тоже порочный.
Бывает так. Живет человек, имеющий большой запас знаний, опыта, человек, который мог бы принести громадную пользу Родине, окажись он там, где смог бы эти знания применить с пользой для всех. А человек этот сидит не на своем месте и занимается не своим делом. Потому что его близкие родственники уезжать с насиженного места желания не имеют. Сам же он, связанный любовью к родным, не может решиться на волевой поступок.
Вот все, что можно сказать о побуждающих мотивах.
Воля — это такое качество, которое не очень просто воспитать. Правда, иногда слышишь, что волю можно натренировать. Боишься, например, щекотки — заставляй щекотать себя, будешь волевым; ленишься умываться — обливайся холодной водой, будешь воле-
вым. Нет, так волю натренировать нельзя. Воля растет у человека иногда помимо его прямого желания стать волевым, но вместе с ростом ряда других качеств, от которых она прямо зависит. И эти другие качества можно измерить, определить у человека, а волю, как и смелость, определить трудно.
В нашем отряде жила неписаная традиция — «не выполнил задания — не возвращайся». Она прижилась не сразу. Только тогда, когда мы сумели воспитать у разведчиков высокие моральные и боевые качества, эта замечательная традиция волевых людей прочно вошла в наш боевой опыт.
Когда приходил в отряд новый человек, его с первых дней учили всем нашим премудростям, начиная с рассказов о славных, уже сложившихся традициях. Вся обстановка заставляла молодого разведчика отобрать для себя из нашего опыта все самое лучшее, самое
надежное, обязывала его точно соблюдать все наши традиции, весь отработанный порядок действий.
Помню, как пришел к нам молодой краснофлотец Александр Каштанов. Мы критически отнеслись к нему, не понимая, зачем понадобилось брать его в отряд. Маленький ростом, далеко не богатырского сложения и вообще какой-то застенчивый... Но поражали глаза его. Они просто кричали: возьмите, я не подведу! Казалось, откажи ему — и он тут же расплачется, как ребенок. Но раз взяли — значит взяли... Он начал готовиться к походам, изучать и отрабатывать все, что необходимо знать и уметь разведчику в глубоком вражеском тылу.
Как и в каждой части, у моряков существовало неписаное правило: чтобы человек стал полноправным членом боевой семьи, он должен помимо той подготовки, что предусмотрена планом, выдержать еще и испытания, придуманные товарищами. На склоне одной сопки положили бочку, на нее — пару дощечек. Получилось что-то вроде трамплина. Сказали Каштанову: пока не научишься прыгать через эту бочку, в поход не пойдешь. Так уж заведено в отряде. Мастера таких трюков тут же продемонстрировали, как это делается. Каштанов ежедневно кувыркался на этой бочке, упорно карабкался к цели и добился своего! А вскоре стал одним из лучших мастеров скоростного спуска на лыжах с гор.
В отряде категорически запрещалось в обмундировании и снаряжении использовать разные шнурочки — все должно было застегиваться на крючки, кнопки, пряжки: если человек попадет в воду, он сможет мгновенно освободиться от лишнего груза. «Пока свое обмундирование и снаряжение не приведешь в порядок, в поход не пойдешь», — сказали ему. Каштанов столько нашил на себя разных крючков и застежек, что получил прозвище Король Пряжек, — постарался наш острослов старшина второй статьи Павел Барышев. Этот шутник однажды всерьез напугал Каштанова, мол, ты столько нашил на себя металла, что если попадешь в воду, то сразу пойдешь ко дну. И что же! Алексей зимой в полном снаряжении бросился в залив, чтобы испытать, в самом ли деле ему грозит такая опасность.
Все эти шутки могут кому-то показаться совершенно излишними. Но разведчики вот так своеобразно желали прежде всего добра товарищу по оружию, исходя из личного опыта, который не предусматривался никакими инструкциями; создавая замысловатые ситуации, они  заставляли новичка думать, искать разумные пути самостоятельного преодоления трудностей и опасностей. В стремлении во что бы то ни стало преодолеть пусть шутливые, но жизненные препятствия человек быстрее вырабатывал в себе и волевые качества, и мастерство, необходимые для боя.
Помню, как однажды мы разгромили автоколонну врага. Захватили много пленных. Однако положение у нас самих оставалось критическим, и мы сомневались, сумеем ли вернуться на свои катера... Стремясь доставить в штаб пленных и документы до окончания боя, я приказал Каштанову переправить на катер двух дюжих егерей и два чемодана с документами врага. Он не мешкая направился к месту высадки, где находились наши надувные лодки.
Бой закончился, весь отряд без потерь переправился на катера, а Каштанова с пленными и документами мы здесь не обнаружили... Такого ЧП никто не ожидал: то, ради чего мы рисковали жизнью, пропало. Но задерживаться у побережья противника мы не могли, следовало уходить. Нетрудно понять общее настроение. Вдруг сигнальщик доложил, что видит в море какой-то плавающий предмет. Катера устремились к нему. А вскоре на борт приняли Алексея Каштанова с пленными и документами.
Все объяснилось просто. Отойти от берега при крупной волне очень сложно, нужно иметь недюжинную силу и мастерство. Каштанов не церемонился — посадил одного егеря на весла, второму приказал оттолкнуть лодку от берега и прыгнуть в нее самому. Силы у егеря на веслах было много, а мастерства нет, и лодку волной выбросило на берег. Так повторялось несколько раз. Наконец Каштанов закинул свой автомат за спину, гаркнул егерям, чтобы работали четче, сам сел на весла, а одному егерю приказал толкнуть лодку. Они отошли от берега, но отлив и волна утащили маленькую лодочку далеко от берега в море, и Алексей не смог найти катера.
Кое-кто убеждал, что в этом эпизоде Каштанов допустил грубую ошибку. Егерям, которые сидели один на носу, второй на корме лодочки, когда он трудился на веслах, ничего не стоило прибить его, сбросить в море и стать хозяевами положения. Но они не сделали этого. Как они сами заявили на допросе, советский воин волей своей обезоружил их, заставил безропотно подчиняться даже взгляду своему. Значит, ошибки не было.
Когда после победы над фашистской Германией мы переехали на Тихоокеанский флот, там в разведывательно-диверсионном отряде было много совсем молодых ребят — более опытные тихоокеанцы ушли освобождать Родину от гитлеровских оккупантов еще в начале войны. Молодежь, естественно, очень смутно представляла себе характер и объем предстоящей боевой работы. Нужно было привить ей наши боевые традиции, научить нашей сноровке, воспитать нашу волю. Но одно дело, когда в крепко спаянную часть приходят один-два новичка, а другое — когда молодых и неопытных в части в несколько раз больше, чем самих «учителей». Неудивительно, что на нас смотрели с раскрытыми ртами. Еще бы! Вот только один старшина первой статьи Семен Агафонов — Герой Советского Союза, два ордена Красного Знамени, рядом с орденом Ленина и Золотой Звездой два ордена Отечественной войны 1 -й и 2-й степени. Они, эти юные ребята, о таких наградах и не мечтали. Агафонов, впрочем, как и все остальные мои друзья, повел себя с молодежью в высшей степени корректно. Он стал для молодых товарищем, другом, воспитателем. Он не кичился заслугами, а щедро передавал тем, с кем ему предстояло вскоре идти в бой, все, чем был сам богат, что накопил и выработал в жесточайших схватках с врагом.
Прежде всего нам понадобилось поднять физическую выносливость всех разведчиков, и мы это делали как только могли. Бывало, группа получает задание: в одном пункте имитировать разгром штаба, в другом, километров за пятнадцать от него, — подрыв моста, а после  полудня, когда силы, кажется, на исходе, — атаковать высоту. Не все молодые разведчики выдерживали такую огромную нагрузку. Очень часто бывалый человек, вроде Агафонова, по ходу напряженной тренировки подойдет к сникшему товарищу и шутя скажет:
— Ну что, друг, уморился? Э-э... Да тебя измотал плохо прилаженный рюкзачок-то. Дай-ка посмотрю, в чем дело.
Больше не разговаривая, Семен кинет рюкзачок на свои плечи и зашагает вперед — молодому товарищу облегчение, они выполняют задачу вместе. А вот перед самой атакой сопки Агафонов вдруг замечает, что один из разведчиков хромает.
— Ну что, ребятки, передохнем малость? — простодушно предлагает он.
— Надо бы, товарищ старшина, — немедленно соглашаются разведчики хором.
— Ну что ж, посидим малость, сынки. Только поймите, привал этот не зря мною устроен. Поглядите, вон человек хромать стал. А почему? Портянки навернул плохо. Ну-ка разуйся, друг...
Действительно, портянки у парня сбились комьями, ноги ему натирают. А Семен продолжает:
— А знаете, друзья, накрутить портянки — это искусство! К нам специально приходили соседи поучиться, и немудрено — бывало, пять-десять суток мы в походе, а ноги у всех как огурчики с грядки.
Давайте проверим, как у всех у вас обстоят дела.
Пока ноги проверяли, время ушло, и вдруг Агафонов говорит:
— Ребятки, провозились мы тут, а на выполнение задачи нам остался всего час... До сопки, которую нужно атаковать, по карте пять километров, а по холмам и болотам, вероятно, больше. Если мы опоздаем хоть на секунду, никому из нас несдобровать. Такая у нас традиция.
— Товарищ старшина, — взмолился краснофлотец, который хромал по дороге, — разрешите босиком?..
— Нет, сынок, мы воюем обутые, не к лицу нам перед врагом голыми пятками сверкать. Да и портянки теперь не собьются. Кстати, пора тебе, дорогой, взять на свои плечи рюкзачок-то, а то я тоже не железный.
Группа прибывает к заключительному этапу тренировки секунда в секунду. Такова незыблемая традиция. Все утомлены до предела. Но поняли они, что это не чья-то прихоть. Таково веление боя. И традиции наши продиктованы только острой надобностью. Без них врага не победить. А побеждать надо! Возможно, кое-кому наши методы покажутся жесткими, но мы-то знали, что только так можно подтянуть молодых ребят до нашего уровня, уберечь их от гибели, научить бить врага наверняка, чтобы непременно выполнить любое задание командования. В огне выковывалась надежность.
И по-другому никак нельзя. Зато и делали буквально невозможное. Вот на новом месте выделили нам жилье. Скорее, то, что из него можно и нужно сделать. Надежда лишь на себя. Приводит Семен Агафонов людей в это подобие сарая и говорит:
— Ребята, заднюю стену нужно сложить и оштукатурить до обеда, чтобы не опоздать на тренировки — нам еще побегать придется.
— Товарищ старшина, это же задание на весь день! — пугается кто-то из ребят.
— Да, верно, на день. И мы не строители, а разведчики, и нам положено каждый день не меньше тридцати километров пробежать. Когда же бегать? Строители мы по совместительству. Сделаем так: разделим стену пополам, вас трое, я — один. Посмотрим, кто быстрее и лучше сделает свое дело.
Сначала Агафонов выигрывал эти соревнования. А потом ребята стали все чаще помогать ему заканчивать работу в срок. Так  росло мастерство на фоне традиции — где бы ни был ты, какую бы работу ни выполнял: в бою, ученье, труде — всегда будь достоин звания разведчика!
Там, на Дальнем Востоке, наш отряд стал именоваться первым гвардейским разведывательно-диверсионным отрядом. По этому поводу член Военного совета Северного флота прислал радиограмму, в которой говорилось: «Поздравляю вас, боевые друзья, с присвоением гвардейского звания, рад, что боевой опыт, приобретенный в Заполярье, умело использован вами в боях с японскими империалистами». Когда секретарь партбюро сержант Козлов прочитал эту радиограмму, кто-то разочарованно протянул:
— Это же не нас касается — поздравляют североморцев.
— Нет, — ответил Иван Иванович Гузненков, — это касается нас всех. Вы крепко освоили наш опыт, впитали наши боевые традиции и, безусловно, достойны этого поздравления.