Дороги до Праги, Берлина или Парижа не кажутся мне длинными… Не раз я отмерял их вёрсты вместе с русскими солдатами – в веке восемнадцатом, девятнадцатом или двадцатом. Чаще всего это было связано с тем, что ставилась заключительная точка в кровопролитной авантюре очередного европейского Цезаря и его мечте о мировом господстве. Кажется, пыль тех дорог въелась в европейские карты, лежащие на моём столе.  
Генерал Борис Арсентьевич Литвин молодым лейтенантом начал этот путь в 1943 году, а закончил, спасая со своими боевыми товарищами по призыву чешских патриотов Прагу 9 мая 1945 года. Освобождая Россию, они создавали новую карту Европы – Европы свободной и дружественной.
О времени и о людях – мысли и чувства генерала Б.А. Литвина. На первой фотографии: Борис Арсентьевич с женой Анной Клементьевной, 1947 год.
 

— Борис Арсентьевич, начнём?
— Разрешите, я Вас введу в курс дела. Я Вам показываю «Учительскую газету» («Учительская газета – Москва». – прим. ред.) за 5 мая прошлого года, перед Днём Победы. Страница «Войне и смерти вопреки». И фотографии. Но у меня остался один экземпляр только. Так что коль Вы готовите учителей, они должны подшивку делать газет и что-то найти.
— У этой газеты есть электронная версия, поэтому я её найду в Интернете.
— Следующий вопрос. Я буду подчёркивать значение образования для молодёжи, в том числе для фронтовиков, и как тяжело было фронтовикам получать это образование по окончании войны. Вот, смотрите – дата получения…
 

— 16 июля 1954 года, мужская средняя школа.
— 1954 год. Я 1924 года. Это в 30 лет я получил аттестат зрелости: круглый отличник. Школа в Твери, или город Калинин, 6-я школа, в которой училась Галина Уланова, знаменитая балерина.
А это школьное свидетельство об окончании 7 класса.
 

— Я смотрю оно на украинском языке, Борис Арсентьевич, школьное свидетельство?
— На украинском языке. Я буду говорить, что я закончил украинскую школу. И после того, как я получил аттестат, я окончил Академию с отличием – вот пятёрочные все показатели по Академии. А это первый документ об образовании после войны в 46-м году. Когда собирался увольняться из армии, а мне говорят: «Нет, поедут пожилые, семейные люди, а ты молодой, тебе только 21-й год, вот, едешь на такие курсы». И после этого, после Академии, ещё дважды посылали на переподготовку. И тоже мои свидетельства.
— Это какой округ?
— Прикарпатский. Он был в Черновцах. А Львовский округ во Львове.
8 мая (2015 г. – прим. ред.) в Москву приезжал Президент Чехии (Милош Земан. – прим. ред.). Приезжал к нам на Парад. И 8 мая сделал ужин для ветеранов. Вот он со своим помощником.
 

Вот тоже он и военный атташе, генерал. Как видите, дружба. Вот тоже он.
— Я видеозапись сделаю и пошлю Президенту Милошу Земану, чтобы он знал.
— Что работа продолжается.
— Что мы это показываем учителям, школьникам, что это важно и мы распространяем это.
— Это последний президент.
— Действующий.
— Да. А до него был Вацлав Клаус, тоже наш сторонник, хороший.
 

Это встреча в Посольстве, а это в Праге встреча. Я возглавлял группу ветеранов, 10 человек. День памяти был под Прагой. Он был со всем составом правительства. Нас сопровождал подполковник-чех. Проходили мы по аллее, и вдруг этот подполковник говорит: «Господин генерал, а вот и наш Президент». Я быстро сориентировался и к нему. Он вручает автографы детишкам. Я тут как тут: «Господин Президент! Я возглавляю группу ветеранов из Москвы по приглашению Министра обороны». Он улыбнулся. Говорит: «Я вам самолёт свой посылал». Президентский самолёт посылал. По пути мы заехали, взяли ветеранов Украины. И когда они сели в самолёт, смотрю, одна половина садится на одной стороне, другая – на другой. А наши сидели группой 10 человек. Я перехожу на украинский язык и говорю: «Так вы, что ж, разделились уже? Кто из вас старший?». Один полковник-авиатор говорит: «Я». А другой, с Западной Украины, с Закарпатской даже Украины, говорит: «Я». Я говорю: «Так вы, что, уже поделились?». Это был Седьмой год. Они улыбнулись, один, другой, так они не дружили и ездили.
— Тогда они ещё не были противниками России?
— Я их всех бендеровцами называю, потому что они меня называют оккупантом.
— Но там же не все фронтовики разделились так? Какие-то фронтовики сохраняют традиции?
— Приезжали не все фронтовики, приезжали с Закарпатской Украины, возглавлял бывший секретарь городской партийной организации и жаловался, что они плохо живут и так далее. Это второй Президент.
А это третий Президент – Вацлав Гавел. Он – не сторонник России, а наоборот, противник России.

— Он в Чехии, насколько я знаю, авторитетный человек.
— Был авторитетный. Он умер. Ему несколько операций сделали, он умер.
А это Чрезвычайный и Полномочный Посол Словацкой Республики на Поклонной горе во время телепередачи «Телемост Москва – Братислава».
 

Во время, когда со вторым Президентом встречался, вот тут дама – Министр обороны.
 

— Это женщина?
— Женщина. 50 лет, юрист по образованию. Но она была, сейчас уже нет.
— И как у Вас впечатление о ней?
— Отличное, отличное, и они принимали. Это первый замминистра обороны, врач по образованию.

Приезжал с Президентом Вацлавом Клаусом к Путину договариваться, чтобы разрешили принять американские ракеты, поставить под Прагой в районе Пршибр.Но наши не дали согласия, поэтому пока не решён вопрос.
А это в Посольстве России в Праге.
 

— Насколько я понимаю, народ Чехии и сам против, чтобы там американское ПРО размещалось?
— В Словакии есть, а в Чехии нет, не размещалось.
Я являюсь штатным инспектором Министерства обороны, с 12-го года. Первые два года я курировал Управление тыла Министерства обороны Российской Армии. А сейчас веду военно-патриотическое воспитание. Опекаю детскую Школу искусств, Музей боевой славы 7-й гвардейской армии имени генерал-полковника Шумилова. Эта армия пленила Паулюса в Сталинградской битве. Курирую Музей боевой славы своей 38-й армии, в которой я прошёл от Киева до Праги.
— А какая дивизия?
— Под Сталинградом она была 138-я стрелковая дивизия. Под Сталинградом 6 февраля 1943 года она получила гвардейское звание и закончила войну в Пражской наступательной операции с 6 орденами. Единственная дивизия в Красной Армии, которая награждена 6 орденами. Музей боевой славы уже многие годы функционирует в школе № 1147. Сейчас объединены две школы: 1147 и 1110. Имеют два музея. Первый в школе 1110 Музей трудовой славы, а в этой – Музей боевой славы. К юбилею, майскому, в прошлом году, музей был поставлен на ремонт и к юбилею не был отремонтирован. Ремонт закончен еле-еле после мая месяца, но оборудование ни местная власть, ни Департамент образования – какой-то хвалёный у вас руководитель Департамента образования…
— Господин Калина.
— Калина. Не оплатили, и, следовательно, только сейчас планируется торжественное открытие. Не оплатили оборудование, мебель. Сейчас всё получено, разложены все экспонаты, в том числе моя форма одежды, я туда полсотни книг отдал и другое передавал всё. Должно было быть 5-го числа (февраля. – прим. ред.) открытие, но в связи с карантином притормозили. И где-то до 20-го за мной приедут, и будет открытие музея.
По номеру этой дивизии (она сейчас номер 70-й носит, гвардейская)… Но по номеру 138 дивизии школа разыскала в Интернете ракетную дивизию. Ракетная дивизия дислоцируется в Новосибирской области.
— Это уже другая часть, не Ваша?
— Совершенно другая. Но дело в том, что дивизия получила звание гвардейской 6 февраля 43-го года, следовательно, номер 138 дивизии отпал, он освободился. Теперь я когда поеду в этот музей, посмотрю, когда присвоили ракетной дивизии номер 138 дивизии. Это допустимо, потому что это уже история. Гвардейская стала 70-й, заработала за всю войну 6 орденов, ну и так далее. Но меня теперь интересует, присвоили ракетной дивизии все 6 орденов или только ордена, которые дивизия имела до получения гвардейского звания. И тогда мы начнём переписку. Это важно, потому что дивизия стояла в Ивано-Франковске, это бывший город Станислав, это сейчас очаг бендеровщины в этом городе, как и в Ровно, и во Львове, и в Тернополе – это Западная Украина, — интересно потому, что если бендеровцы обнаружат, что дивизия, которая стояла в Ивано-Франковске и передала свои награды ракетной дивизии в Новосибирск, это может быть неприятность.
Когда был Министром обороны Язов, Ахромеев, а затем Моисеев, был начальник Генерального штаба, при нём шла борьба с американцами об уменьшении количества войск. Следовательно, наше командование, наши партийные органы, Политбюро ЦК, принимали решение, как уменьшить количество дивизий. Дивизию переименовывали в базу хранения техники. Что это такое? Мизерное количество людей: если мотострелковая дивизия – 13 тысяч по мирному времени и по военному времени, то оставляют батальон охраны, и техника вся остаётся, все материальные средства остаются, а номер уже не дивизии, не войска, а база хранения техники. Это склады. И оправдались. Тогда сделали много ошибок, и когда сократили некоторые ракетные части, причём даже с новыми ракетами. Вот такое вводное слово. Теперь я готов открывать беседу нашу по Вашему заданию.
— Спасибо!
— Кроме того, что я участник войны с декабря 43-го года, я испытал на себе первую бомбёжку германской авиации 22 июня 41-го года. Закончил я семь классов украинской школы.
— А в каком городе?
— Житомир.
— Там же и родились?
— Там же и родился. В семье крестьянина. В селе, 5 километров от окраины города. Село – 540 дворов. 39-й год – я окончил 7 класс. Я показывал свидетельство, где оценки не пишут «хорошо», «отлично», а «добре» и «видминно». Поступил в механический техникум. Житомирский. 2 курс почти не закончил, потому что экзаменов не сдавал – 41-й год, как началась война. Поскольку село рядом, на выходной, а иногда и не на выходной, в учебный день, я уходил в село, потому что там огород, там надо помогать дома: 60 соток огорода. Нас было три брата, один за одним. Один старший брат 23-го года,  я с конца 24-го года и младший брат 26-го года. И маленький был 39-го года, второй годик только шёл. Вот это наша семья. Отец работал на железной дороге, и этим мы пропитывались, за счёт огорода, коровку держали, телёнка держали, поросёнка. С зимы поросёнка закалывали, продавали и кое-что могли купить. Что касается одёжки, старшему брату могли купить одёжку школьную, я должен был донашивать её, а меньшему брату оставались одни заплаты.
22 июня 41-го года – это воскресенье. Солнечный прекрасный день. Мать меня снарядила на рынок: молочные продукты, щавель, лучок и так далее – сельской продукции. Дошёл я до окраины города, вижу – горит нефтебаза, она размещена рядом с вокзалом. А аэродром на окраине, небольшой аэродром, и военный городок был. Бомбят немцы аэродром. Я в кювет. С коробками, с покупками, они у меня выпали, кое-что вылилось и так далее. Дождался окончания и пошёл дальше.
— А Вы сразу не поняли, что произошло?
— Я уже понял. Дело в том, что Правобережная Украина чувствовала, что нагрянет вот-вот война. Если Вы помните, тогда даже было опровержение ТАСС – Телеграфного агенства Советского Союза – о том, что якобы народ опасается, что немцы сосредотачивают на восточных своих границах, вроде близко это к войне. Это опровергли. Но народ не верил опровержению, потому что за два года до войны ежегодно летом призывались военнослужащие запаса на лето, на переподготовку. В 40-м году призвали, никто не возвратился, их не отпустили. В 41-м весной призвали, где они, тоже никто не знает. Ну, письма пишут иногда и так далее. Так что зимой постоянно на полях колхозных рядом – гарнизон в Житомире был, войска стояли – шли учения. Артиллерия, кавалеристы ездили и так далее. А нам, мальчишкам, интересно, мы бегали смотреть. Но это даже взрослым крестьянам, не имеющим подготовки военной, давало повод думать – и справедливо думать, — что вот-вот грянет война. И после в объявлении, когда Молотов выступил, по-моему, даже в его выступлении было указано, что бомбёжке подверглись 5 городов: Киев, Минск, Житомир и ещё каких-то два города. Они были объявлены как первые, подвергшиеся бомбардировке. Вот так я попал. Дошёл до рынка, кое-как продал и днём уже, где-то часов в 12, по радио – а радио было картонная тарелочка на высокой опоре в центре рынка стояло – и передавали выступление Молотова о том, что началась война, что противник без объявления войны и так далее.
В это время мой старший брат закончил 2 курс педагогического института, тут же в городе. Я пошёл к нему в общежитие. Его нет, он, наверное, в военкомате. Я возвратился опять в село. И так возвращался то в село, то в техникум, почти каждый день. Дня через три пошли поезда с ранеными бойцами Красной Армии, с запада. Километров 40 западнее Львова была граница – новая граница по отделённым землям Западной Украины. А старая граница была по линии Новоград–Волынский – Шепетовка, на север Белокоровиха и так далее. Западную границу отодвинули за Львов, когда заняли Западную Украину, затем Буковину, Западную Белоруссию. Но уже шли эшелоны с ранеными. Народ толпился на станции, бегали от вагона к вагону, искали своих. Не знаю случая, удавалось кому увидеть своего или нет, или просто узнать, встречался ли где-то.
5-го числа я был в селе. Заезжает на повозке сестра отца – она в Житомире жила, ещё подвода одна, и тётка говорит мне: «Поедем на недельки две, уедем и после возвратимся». Дома бабушка пожилая, ничего не разбирается, никого из членов семьи нет, и малый братишка по картофельному полю ползает, лазит. И я этой тётке своей говорю: «Хорошо». Я как был в штанишках, рубашке, на повозку и уехал. А этот малыш: «Борис, ты куда?». Я говорю: «Иди к бабушке». И уехали.
Проехали километров 15 или 20, село Левков – это тоже ближнее село, но только с другой стороны, со стороны Киева. Ночью остановились передохнуть, горит Житомир, продолжает гореть нефтебаза. Я тётке говорю: «Как же это мы через две недели возвратимся, когда Житомир горит?». Это ж бомбёжка немцев. Уже известно. На утро мы поехали дальше. Все дороги забиты переселенцами, гонят стада скота, колхозную технику ведут, просто с мешками, клунками, с детьми на плечах, идёт народ в направлении Киева, в направлении Белой Церкви – к Днепру. Дошли и мы до Днепра, каким-то образом нас на пароме перевезли на противоположную сторону Днепра, на восточный берег. Оказались мы где-то в Кременчуге, от Кременчуга добрались до Полтавы, от Полтавы – к Диканке («Вечера на хуторе близ Диканки»), там остановились, сдали лошадей, сами в колхоз и в колхозе работаем: тут как раз уборочная компания.
И к этому я сейчас должен сказать, что все, кто шли – сколько он там взял пожиток свой, — получали помощь от остающегося населения сёл. По прибытии в какой-то район, какой-то населённый пункт, другое село, где остановились – получали хлеб, молоко, масло, получали размещение, в своих домах размещали. Это не только в Полтавской губернии, а после Полтавской, когда немцы подходили поближе, мы опять забираем свою повозку – нам отдали её опять, никто не перечил, потому что не все ж переезжали. Техника колхозная, которая не имела топлива, дальше идти не могла, сбрасывали под обрыв. Коровы разбивали копыта, иди не могли – добивали, оставляли в сёлах и так далее. Лошадей использовали. Все дороги перекрыты были, в частности, в Житомире первые дни. МВД перекрывало дороги. Повозки с семьями пропускали – а тут дорога прямая, на восток, на Киев. Мужиков задерживали, но некоторые мужики старались обойти любыми путями и уехать.
Доехали мы с тёткой до Воронежа, от Воронежа километров 12 какая-то канатная фабрика, там железная дорога работала, погрузка – разгрузка, мы поехали и сели в двухосный железнодорожный вагон и поехали в «никуда». Куда идёт эшелон – эшелон полный набрался, — никто не знает. Знают только, что на восток.
Доехали до Пензы. Я так же в этих штанишках одних и хожу, а у тётки была венгерская куртка какая-то солдатская – где она взяла её? – но она новая, и вечером, когда прохладно, я одевал эту куртку. У тётки дочь была 7 лет, она с нами. У нас было тёплое одеяло, ящик макарон, полмешка сахара-рафинада и больше ничего не было. И несколько рублей у тётки было в кармане. Вот весь капитал, с которым мы ехали. В Пензе иду по перрону, чтобы горячей воды набрать – в отношении готовности опять. К этому времени на всех железнодорожных узлах тёплая вода – выведены краны, эшелоны уже идут – берут чай попить, продовольственные пункты по аттестату выдают продукты, столовые — по справке беженца или эвакуируемого можно один обед получить, покушать и так далее. Всё было. Эшелоны, которые шли с востока, давали телеграммы на узловые станции, и им готовили обед к приходу эшелона. Покушают – и пошёл. Вдруг слышу, кто-то зовёт: «Борис!». Думаю, голос, вроде, знакомый, и это, вроде, касается меня, потому что всё же я Борис. Оглянулся туда-сюда, нет, никого не вижу. Опять: «Борис!».  Я остановился. Вдруг подходит. С моего села родного заведующий магазином Аклендер, а его жена в младших классах преподавателем была, учительницей, Файнштейн Мария Абовна. И он говорит: «А где вы?». Я говорю: «Вон там мы едем в эшелоне, в железнодорожном вагоне, куда, не знаем. Где-то, наверное, от Пензы на Куйбышев, а куда дальше повезут, не знаем». А он говорит: «А мы едем в вагоне-леднике. Это большой вагон, четырёхосный. Нас четыре семьи. Может быть, с нами поедете? Но нам надо возвратиться обратно на станцию и поедем в Саратов. Обратно на очередную станцию Ртищево. Но за это дело – мы уже договорились – надо уплатить, чтобы возвратили». Это ж вытянуть с эшелона вагон и поставить в другой состав на обратный путь. Я иду к тётке, говорю так и так. Она: «Ну, что ж, может быть, уже знаем, что это на Саратов, может быть, поедем?». «Поедем». Что-то выколотили у тётки капитала, остаток денег, оплатили железнодорожной бригаде, пересадили нас, довезли до Ртищево. Мы переехали и возле двери сложили свои клуночки, а те – в углах барахла полно. Когда проверку пограничники или МВД делают, мужики под покрытие жён закрывают их там одеялами, жёны на них садятся и всё. Это три семьи, а одна семья не имела мужика. Куда едем, не знаем. Так мы ехали в этом железнодорожном составе и железнодорожном леднике до Ташкента сорок четверо суток.
— Ледник – это какой-то особый вагон?
— Ледник – вагон. И сейчас ледники есть вагоны, особенно в отдалённых районах. Они набиваются льдом и перевозят скоропортящиеся продукты: масло, мясо и так далее.
Доехали до Ташкента. А тётка моя – член партии с 29-го года, она на какой-то работе в МВД области работала. Она сразу в Ташкенте пошла в МВД, а ей говорят проехать ещё столько-то времени, станция Урсатевская – там высадитесь, вас там встретят и так далее. Доехали мы до этой станции, а эти все сошли в Ташкенте. Которые в леднике ехали. Милиция встретила, милиция разместила нас, и говорят: «Поедете в совхоз «Баявут», там есть отделение милиции (а это районный центр, где мы вышли), там разместят вас, там есть свободные места у них» — и так далее. И вдруг приезжает один узбек, на двуколке, на ишаке, грузим мы свои пожитки, боимся – он русского языка не знает, мы кое-как с ним, доехали до милиции. Милиция знает русский язык. Выделили нам комнату, на полу мы разместились, где-то нашли нам ещё матрас милиционеры. В этом совхозе «Баявут» — это хлопковый совхоз, полно хлопковых полей, как уже октябрь подходит, и много лагерей заключённых на территории совхоза. Заключённые работают на хлопковых полях по сбору хлопка. Ну, тётка как член партии – её сразу принимают инспектором по воспитательной работе. А мне 18 лет нет, мне только 16 исполнилось в сентябре, пошёл 17-й год. А охраной ведает дивизион военизированной охраны. Они погон не носят, но командир дивизиона руководит охраной, у них караульное помещение есть и прочее. Он меня принимает в охрану как охранника, но у меня почерк неплохой, я в техникуме учился, отработал почерк и чертёжный шрифт. Он говорит – будешь писарем. Писарем этого дивизиона.
Проходит время. Из Управления трудовых лагерей и колоний, из Ташкента, приезжает комиссия и обнаружила, что я незаконно включён в штат писарчуком. Тем более, что ещё несовершеннолетний. И записали в акт, но поступили опять по-доброму. Говорят мне: «Ты, сынок, приезжай к нам к Управлению, в Ташкент (это Управление было на улице Пушкинской, дом 12, до сих пор помню, после не знаю, где оно оказалось, потому что после землетрясение в своё время было), и мы тебе подберём место».
Тётка остаётся в этом совхозе, недалеко станция Голодная степь называется, а я собираю свои шмотки и поехал. Приехал в это Управление – в Узбекистане этих лагерей было много, — они находят где-то свободное место, недалеко от города Чирчик – там училище было, там войск много было, комплектовали войска, – и недалеко станция Боз-су. Лагерь тоже. И устраивают меня в лагерь заключённых помощником инспектора по учётно-распределительной части. Опять писарская работа. Мне попадают в руки личные дела заключённых. А, знаете, когда до этого ты его никогда не видел, слышал только – басмачи, контрреволюционеры и так далее, а видеть – понятия не ахти там, и когда личные дела попали мне в руки для обработки, я чуть ли не по ночам сидел в этом архиве. Был переводчик, русский, он знал отлично узбекский язык, таджикский и так далее. Мы проводили такую работу: проверяли личные дела, на которых по диагонали красная черта двойная – К/Р — контрреволюционер, СВЭ – социально-вредный элемент, социально-опасный элемент. Они отсидели свой срок, но поскольку такие статьи, не доверяли им выпускать на свободу. Потому что «социально-опасный элемент».
— Это узбеки были?
— В основном, узбеки. Но были и русские, особенно в первом лагере. Был инженер с Карелии: потеря секретных документов на оборонительных рубежах – 10 лет получил.
Академия Фрунзе была переброшена в Ташкент. В эшелоне ехали слушатели, и какой-то анекдот рассказал. Анекдот такого порядка: наши при отступлении оставляют раненых. А в купе-то сидело четыре человека или шесть. Утром его забрали. 10 лет. И я уже личное дело и его смотрел. Таких тоже за бытовые статьи, за язык – таких тоже.
К этому времени – к концу 41-го года или к началу 42-го года – был уже приказ о штрафных ротах. Я точно сейчас не помню. Но дело в том – поскольку я в конце 41-го года приехал в Чирчик, 42-й я ещё был до мая, в мае я уехал, — был приказ о штрафных ротах, и, кроме того, был приказ, что штрафную роту можно заменять в зависимости от статьи, за которую получил 10 лет: в штрафную роту на 3 месяца или на 2 месяца. Такое право производить замену лагерной отсидки на штрафную роту имел Председатель Президиума Верховного Совета Союзной Республики, в частности, Узбекистана, был там такой Ахунбабаев. Красивое лицо, с бородкой, очень опрятный и элегантный такой. Начали готовить, подбирать команды по человек 10 – за бытовые статьи, в том числе и этот попал, который за язык – он на четырёх страницах стандартных писал просьбу о помиловании и о замене на штрафную роту. Я набирал таких 10 личных дел, давали мне охрану, я ехал с охраной в Ташкент, приходил в бюро пропусков Верховного Совета, звонил. Оттуда выходил представитель, забирал у меня личные дела, давал мне и охране талоны на питание, где питаться говорили, и мы почти день бродили по Ташкенту или сидели на ступенях у Верховного Совета, ждали, пока нам вынесут опять эти личные дела и решение Президента – Председателя Президиума Верховного Совета. Выносили, как правило, с помилованием решение, я эти дела брал, с охраной возвращался, готовили эту команду и опять мне поручали под охраной вести этих людей в Ташкент на пересыльный пункт и передавать. Что их уже принимает пересыльный пункт в армию. И я возвращался. Вот так конвейером таким я…
— Борис Арсентьевич, какие-то интересные, необычные люди встречались среди арестованных? Что Вас удивляло?
— Был интересный человек – я говорил, который на четырёх листах помилование просил, — по фамилии Пархоменко. Кто он такой, я так с ним после и не разговаривал, но в его просьбе указано, что родственник – герой Гражданской войны. Что брат на Ленинградском фронте, а этот был слушатель Академии. Насколько это верно? Его бы не выпустили, если бы не подтвердились эти данные. Значит, видимо, он. Ну, а другие – просто басмачи, головорезы – этих не отпускали, таких головорезов. А за бытовые статьи – за воровство, за хулиганство и так далее – такие были, и таких отпускали, сдавал я их туда и возвращался обратно.
— Басмачи на Вас какое впечатление производили? Чисто по-человечески?
— Они уже отсидели лет по 10. Когда его вызываешь, он забыл, по какой статье он осуждён, каким судом судили ли его, за что судили. Они уже полуодичавшие были. И когда начинаешь ему напоминать по личному делу, что такой-то суд, например, Наманган или Фергана там, судил, он машет головой так. Переводчик переводит. Собственно, мне показалось, что они отупели за этот период пребывания в этом лагере.
— Сломленные люди?
— Да. А которые шли в штрафные, те – нормальные люди. И сразу же – в отношении штрафников, поскольку я занимался пополнением штрафных рот за счёт арестованных. Уже пребывая на фронте, в Карпатах, 44-й год, третий и особенной четвёртый квартал, осень, к нам в полк прибыла штрафная рота, 120 человек. Капитан, командир роты, у него орденов штук пять – я тогда ещё лейтенантом был, – и получали они задачу вместе с нашим батальоном неполного состава, потому что потери были, эта штрафная рота шла в бой наравне с обычными вольными солдатами, не осуждёнными. Потому что говорили, что их пускали на смерть и так далее – на смерть шли и батальон линейный, и штрафная рота. Шли в одной линии под огонь противника. По окончании, если раненые, снимали судимость и переводили в линейные части продолжать воевать. Ну, а если убит, тоже снималась судимость – убит как фронтовик и всё. Вот так. Поэтому то, что после – я и не смотрел фильм «Штрафбат», и вообще послевоенные военные фильмы я не смотрел, потому что очень много необъективности.
После ко мне подъезжает тётка со станции Голодная степь, говорит: «Лето начинается. Я не могу, не выдерживаю, температура, жара такая. Давай, вроде на Кавказе там спокойнее, поедем туда». И мы собираемся, я увольняюсь, через Ташкент, Ашхабад, Красноводск, Баку – и доезжаем до Махачкалы, до Краснодара, опять в колхоз, опять на поля – свекличные поля и так далее.
— Борис Арсентьевич, пока Вы не начали новую страницу рассказывать, вопрос по Узбекистану: как с населением отношения складывались, с узбекским?
— Прекрасные отношения. Прекрасные отношения. Принимали людей как своих. У них детей много. Принимали, теснились. Готовили всё, что нужно для фронта, не жалели ничего, дружно все работали, работали предприятия. Я не сказал, что в этот период, в первое полугодие с западных областей, с европейской части Советского Союза было перемещено в разное время – по мере приближения фашистов -  2 тыс. 200 предприятий. Предприятие выбрасывали в поле, готовили основание и подводили электролинию, начинали работать и к осени только кое-как заделывали прикрытие от ненастной погоды. Несмотря на это, вся работа шла под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы!». И не было отказов от армии и так далее, и так далее. Я занимался заключёнными. А на пересыльный пункт шли обычные парни: узбеки, казахи, любой национальности, и русские, которые жили там. Может быть, где-то один вариант какой-то был… Сейчас даже было… Ветеранская организация дивизии, в 87-м году было 84 ещё ветерана-фронтовика, с Узбекистана приезжали узбеки для того, чтобы быть вместе с нами на торжествах по случаю Дня Победы. В Туркменистане – я сейчас переписку веду с одним – он говорит, в школах выступает и так далее. Так что это всё кляуза. Это всё кляуза. Может быть, где-то отдельные варианты и были, но народ работал. Где-то у меня была таблица, сколько военной техники выпускали в первое полугодие и затем – сколько. По самолётам где-то трёхзначное число на второе полугодие первого года войны. А к концу у нас было 11 тыс. самолётов. Танки – это всё шло беспрерывно и бесперебойно.
— На Краснодаре Вы остановились.
— В Краснодаре пробыли мы не долго. Идёт набор рабочей силы на авиационный завод в Башкирию, в Уфу, завод № 49 – это Московский авиационный завод, не моторный, а приборостроительный. Мы на этот завод с тёткой. Опять меня спасает мой почерк. И мне идёт 18-й год. Это мы где-то приехали в конце июня месяца, 42-го года. Мой год ещё в армию не призывали. И меня «обнаружили» кадровики, а кадровики всех перебирали. Этот завод имел право бронировать рабочих, потому что нужно готовить продукцию для фронта, поэтому надо кем-то готовить, значит, специалисты должны быть. Меня назначают начальником военно-учётного стола завода № 49 Наркомата авиационной промышленности. Этот военно-учётный стол находится при отделе кадров завода. Начальник отдела кадров Локтионов, я Литвин, начальник военно-учётного стола, и инспектор Шамерова, женщина, все москвичи. Сразу оформили на меня бронь. Быстро привык, занимался оформлением брони, и если кто-то провинился по каким-то причинам или не подходил, снимать пришлось бронь, но таких мало было, и передавать в Молотовский райвоенкомат города Уфы – там было три военкомата районных, по-моему, — я приходил, где оформлять через военкомат. Мне давали бронь на того, которого мы представили и которого снимали. Ну, и кроме того, поскольку у меня нагрузка небольшая, при военкомате я оказался нужен, поскольку призыв идёт, начинается набор в военные училища: Чкаловское военно-пулемётное, Чкаловское зенитно-артиллерийской училище, Уфимское пехотное училище и так далее. Команды набирают и отправляют. Я думаю, а чего я буду сидеть? Возвращаюсь к начальнику отдела кадров, говорю: «А я поеду в зенитно-артиллерийское училище, снимите с меня бронь». Потому что он подписывает документы. Он: «Никуда ты не поедешь. Иди работай и помогай военкомату и чтоб документы все были нормальные».
Я уже познакомился с военкоматом и сумел подсунуть свой документ, и с меня всё же бронь сняли, но я прозевал отправку команды в Чкаловское зенитно-артиллерийское училище. Набирают в Уфимское пехотное, учёба – 8 месяцев, и я в это училище попадаю. И пришёл уже когда с предписанием в училище, кадровик: «Ну, ты смудрил, подвёл нас». Я говорю: «Пусть инспектор по кадрам занимается бронированием, она не загружена или кого-то найдёте, уже скоро будут инвалиды поступать, фронтовики раненые и будут помогать нам». Так я попал в Уфимское пехотное училище, 8 месяцев отучился, отучился отлично, поступил в кандидаты в члены партии – тогда срок был на фронте – льготный срок (2-3 месяца), а тут полный срок выдержал. В апреле 43-го года заканчиваю училище. В 43-м году вводят погоны. Нам вручают погоны. Кто уже на фронте был из курсантов, присваивают лейтенанта, а нам, «зелёненьким», младшего лейтенанта.
— А что-то запомнилось особенного из жизни в училище?
— Запомнилось то, что очень хорошую дают подготовку: и физическую подготовку – меня там закалили, я 2-е место в училище стал занимать по лыжному спорту, подготовили меня как знающего отлично станковый пулемёт «Максим», пистолет ТТ, винтовку 91/30 года, в поле научили окапыватся, траншеи рыть и так далее, взрывному делу научили, в саду Якутова мины как закладывать…
— Это Вы же зимой учились?
— С 20 августа, вся зима, и по 6 апреля 43-го года. Звёздочек нет, а погоны дали. В ружейной мастерской из консервных банок начали клепать, вырезать звёздочки, припаивать усики, и нам клепали младших лейтенантов, а лейтенантам две по две давали. Сразу отправили почти всех на фронт, но большую группу направили в Алкинские лагеря, это под Чушмами, 40 километров от Уфы, запасная стрелковая бригада. Командиром пулемётного взвода. Сразу сагитировали меня комсоргом батальона. Я говорю, нет. Я буду командиром взвода. Пополнение дают, в 2-2,5 раза старше, чем я, потому что 43-й год – мне только 19-й год идёт. Я отлично владею пулемётом, винтовкой. А приходят – надо же ими командовать! И две недели, максимум три недели, готовят и на вокзал: маршевая рота – пошли на фронт. И так я две или три маршевых роты проводил. Затем в колхоз послали, неделю на сенокосе пробыл.
Как я входил в курс дела с солдатами? Солдаты говорили: «Ты нас научи, сынок, с этой машинкой работать». А станковый пулемёт – не очень лёгкая штука, особенно там замок как выйдет из строя, не будет работать пулемёт. Надо хорошо знать. «А ты учись у нас жизни». Они помогут там, если в поле где-то, и котелок, и кушать принесут.
— Они гражданские были?
— Это гражданские люди, их одели в форму, и мы за две недели их должны научить, чтобы он знал отлично оружие, чтобы он стрелял с этого оружия, и чтобы мог окоп выкопать для стрельбы лёжа, в полный профиль, полусидя, стоя, чтобы знал, как траншею копать и так далее, наступать 6-8 шагов, на ходу стрелять чтобы мог, замаскироваться, при перебежках чтобы мог найти какой-то кустик или что любое, чтобы голову куда-то ткнуть. Таких я и готовил.
Затем побыл в колхозе, один раз 10 дней, затем второй раз 10 дней. Со мной был ещё один младший лейтенант. Его забрали, меня одного оставили. Тут появилась выпускница 10 класса. А я находился на квартире, солдаты были в сарае, на сене расположены. Хозяйка готовила кушать. Оказалось, что это выпускница 10 класса — средней школы не было в селе – в районном центре, в рабочем посёлке. Её сестра, то есть дочь этой хозяйки, которая кормит меня, она – заведующая начальной школой, а в летнее время – заместитель председателя колхоза. И она задачу ставит, приезжает, проверяет, сколько выкошено. И после оказалось, что эта ученица станет моей женой, и прожили мы 67 лет.
— А как её имя?
— Анна Клементьевна. Похоронил год назад… Итак, надо ехать на фронт. Нет, ещё не на фронт. В лагеря под Бузулук – офицеров округа резерв сделали и молодых офицеров направляют в Чкалов, в Чкаловское пулемётное училище. Ещё на 4 месяца. Дают уже за роту, чтобы ты понимал, что такое рота и так далее, больше знаний, но готовят исключительно хорошо. Тоже отлично я закончил. Там поступил в члены партии, но партбилет не получил, потому что сразу выпуск и срочно в эшелон и в Киев, в полк резерва офицерского состава 1-го Украинского фронта.
Где-то под Борисполем или в каком-то селе остановились и пешком дошли, мы через Дарницу шли, жили на частных квартирах, а кормились в части, где солдаты, их мало было – обслуживающий персонал. Пробыли немножко, переобмундировали нас и назначили в 70-ю гвардейскую, нескольких орденов дивизию – я сейчас не помню, сколько, тогда, наверное, только два ордена имела, притом первый орден за Финскую войну. Дивизия сформирована в 39-м году, на Финской войне была и тут уже под Казатином погрузили в вагон, до Хвастово доехали, там разбомбили нас,  мы дошли пешком до Казатина, от Казатина – на территорию Винницкой области в Погребищинский район. Дивизия стояла в обороне вдоль железной дороги, насыпь использовали как прикрытие. Командир взвода, январь 44-го года, морозы, в обороне стоим. За железной дорогой следующее село Чапаевка, небольшое село, а за нами – тыл полка, повозки стоят, в батальоне кухня, в термосах на передний край приносят. Солдаты перекрытия траншеи сделали, углубления и младшему лейтенанту место приготовили, в котелке кушать принесут и всё дружно. Строго выполняют приказ. На ночь все ложатся, а дежурный расчёт стоит, чтобы не проспал.
— Строго по Уставу.
— Строго по Уставу. Фронт есть фронт. Слово «Приказываю!» не применяешь, а стараешься по имени-отчеству, если не знаешь, спросишь, сделать то-то и то-то. «Есть, делаем!». Беспрекословно.
—А возраст солдат какой был?
— Если мне 19-й год, так они в 2,5 раза старше. 45-46 лет, были 98-го года несколько человек. У меня отец 98-го года. Затем появился, бродил по окопам командир полка. Я его ещё и не видел. Траншеи сплошные, так что можно было ходить от расчёта до расчёта, от группы до группы. Я оказался у него на виду. «А ты, сынок, как тут?» — «Так и так». Он спрашивает: противник, обстреливает, технику, пулемёт, знания спрашивает как, что. Но я отлично знал оружие и так далее. «А ты откуда?». Я говорю: «С Житомира». Он говорит: «И я с Житомира. С Потеевского района». А я говорю: «Я с Житомирского района, село 5 километров от Житомира». «А кто там у тебя?». Я рассказал, как я уехал – на 2 недели – тяжело говорить, — а сейчас понятия не имею, кто там и что. Он говорит: «Вот что. Оставляй тут сержанта, иди в штаб полка. Я дам команду, чтоб тебе дали командировочные в Житомир. Наступать в ближайшее время мы не будем, поэтому недели тебе хватит, поезжай и уточни».
— А Житомир уже был освобождён к тому времени?
— Освобождён, да. 6 ноября 43-го года освобождён Киев, 11 ноября 43-го года освобождён Житомир. Житомир упустили наши войска, и немцы заняли обратно и чуть ли не дошли до Киева. И эти бои долго продолжались. А я был под Винницей. От Винницы я пешком дошёл до Казатина, когда дали мне предписание.
— На две недели Вас отпустили?
— На неделю. Наступать не будем, езжай.
— Включая дорогу?
— Конечно, конечно. Доехал я до Казатина, от Казатина кое-как добрался до Бердичева. Ночь наступила, часовые пригласили меня – с солдатами вместе я переночевал, утром посадили меня на машину попутную какую-то, доехал до Житомира. Иду по Киевскому шоссе, улица Киевская называлась – по направлению по этому  называлась, — вижу, идут женщины с моего села. А я младший лейтенант, в солдатской шинели, в шапке, брезентовый ремень, в обмотках, в ботинках, это «полководец» новый.
— Узнали Вас они?
— Идут, проходят, нет. И одна женщина узнала.
— И что, как они среагировали?
— Идут гурьбой, 2-3 человека, болтают там. Узнали. Сказали: месяц назад или полтора – второй раз Житомир освободили 31 декабря, а 15 декабря немцы расстреляли мать. Отец был в партизанах, брат был в партизанах. Матери было 39 лет.
— За что же они расстреляли?
— За то, что отец в партизанах был.
— И узнали?
— Узнали.
— Предатель выдал?
— Кто-то, полицейский, наверное, выдал. Отец увидел, что машина подходит к хате, и где-то за соседними хатами остановился, увидел, что мать забрали и увезли. Лес недалеко, вывезли в лес. Выстрел. Он приходит домой, ещё бабушка жива была, берёт санки, берёт мальчишку, который «Борис, ты куды?», 39-го года рождения, это 43-й год, декабрь месяц, поехал, забрал жену, похоронил.
Я когда пришёл в хату, не говорю, кто я такой, а хата украинская – одна комната, кухня, коридор, кладовая – всё в одной хате, и сарай, где корова, телёнок и поросёнок. В комнату зашёл, стол, письма читаю от братьев: старший спрашивает, нет ли чего от Бориса? Я бабушку спрашиваю, а кто это такой? «А это ещё один сын. Как уехал, уже, наверное, давно его нет». Я говорю: «Я и есть Борис». Она, бедная, упала. Отец в это время был председатель сельсовета и председатель колхоза. Когда Житомир освобождали, я из Чкалова написал письмо на сельсовет. Когда второй раз освободили, я уже был в Киеве и второе письмо написал из Киева.
— Борис Арсентьевич, извините, пожалуйста, Вашу маму расстреляли полицейские или немцы?
— Нет, немцы, немцы.
— Эсэсовцы или обычные солдаты?
— Немцы. Из комендатуры из города. Если бы полицейские, их бы сразу придавили партизаны.
Отец поехал меня искать в Киев, а меня уже нет там. Я узнал, что и младший брат тоже на фронте, но где, не знаю. Так я пробыл эту неделю с расчётом дороги, чтобы и туда я не опоздал. Уехал. Отец остался один, скоро бабушка умерла. Где-то через год-полтора он сошёлся с вдовой, у которой муж в Финской войне погиб. У них в 45-м году родился сын, которому исполнилось в марте месяце прошлого года 70 лет. Он служил в армии в Москве, в МВД, после техникума. По окончании службы закончил строительный институт, в Киеве работал строителем. Вместе с Кучмой настилали Крещатик в Киеве. Он сейчас на пенсии, двое детей, квартиры у всех есть, 25 км. от Киева дачи у всех есть. Последняя его должность – был начальником какого-то главного управления по отделочным работам жилищного строительства. Сейчас пенсионер. Довольно высокого роста – на полторы головы выше меня.
Возвратился после побывки дома, побывал ещё у тётки и так далее. Узнал, что воровство продолжается в колхозе, стараются лошадей воровать. Отец ведёт борьбу за сохранность социалистической собственности. На собрании колхозном по нему стреляли. В него не попали, секретарше руку пробило, ранили. Лошадей угоняли, в соседнем селе где-то поймал. На лошади ловил, он с оружием ходил. Они по нему стреляют, он по ним стреляет. Продолжим — фронт.
Недолго я пробыл командиром взвода – ранение получил. В госпиталь не уходил – в медсанроту, даже в медсанбат не уходил, а в полку: пулевое ранение в ногу. Меня назначают ротным. Проходит с месяц, меня берут в штаб полка – помощником начальника штаба полка по скрытому управлению войсками. Это по шифровальной службе: боевое распоряжение, приказ надо зашифровать и отправить в батальоны или, наоборот, полученные из дивизии расшифровать и командиру полка доложить для принятия решения и так далее. Всё получается.
Первый помощник начальника штаба капитан Калинин всё время нагружает меня другой работой. «Ты напиши боевое донесение». Каждый день надо писать боевое донесение и один раз в неделю сводное донесение. Я, как говорится, натренировался. Карту вести. Он видит, что у меня получается хорошо. Вот, теперь карту командира полка готовить. Командир полка увидел это дело. И начал меня использовать первым помощником начальника штаба полка.
44-й год. Дивизия попадает в окружение. Сентябрь 44-го года, мне как раз в сентябре исполняется 20 лет, в окружении. Мы неделю были.
— А где?
— В Карпатах. На направлении моравской Остравы.
— В украинских Карпатах?
— Нет, это уже Дуклинский перевал, это Чехия. С нашей армией, 38-ой, ведёт боевые действия 1-ый Чехословацкий армейский корпус, которым командовал генерал чешский, но провалил что-то, боевые действия, и по настоянию Конева, командующего 1-ым Украинским фронтом, его сняли и командиром 1-го Чехословацкого армейского корпуса назначили командира 1-ой Чехословацкой бригады Людвига Свободу. Его в звании повысили.
Дуклинский перевал мы взяли. До моравской Остравы мы не дошли. Я получаю ранение, в ягодицу. Опять – в тыл полка и медсанроту. Неделю пробыл. А осколок попал в мякоть, рана воспалилась. Меня в медсанбат, сразу на операционный стол, разрезали, я говорю: «Всё, можно идти?». «Иди, вон машина стоит, в госпиталь повезут». Отвезли в госпиталь, а осколок не вытащили, не извлекли. Нагноение идёт. А нагноение могло получиться наподобие как у Ватутина: у него в бедро было ранение, он отказался ампутировать – так по рассказам идёт речь, — следовательно, он умер. Он ранен под Ровно, между Славутой и Ровно. Я пролежал два месяца в госпитале, переместили меня в Бельска-Бяла, на территорию 1-й гвардейской танковой армии, там оборона была у них, переместили в госпиталь легкораненых. Тут пробыл я что-то недели две, отпросился, уже апрель 45-го года, начало апреля, — уже командующий фронтом Петров ушёл в другой фронт начальником штаба, командующий фронтом стал Ерёменко, генерал армии, — и начались наступления успешные. Ерёменко сразу поднял нашу армию в наступление на территорию Германии в город Ратибор, с этого направления повернул строго на юг западнее моравской Остравы – это крупный промышленный центр. И 30 апреля мы зашли в моравскую Остраву с запада. Но получилось, что моравская Острава была окружена и с востока, и с севера, и с юга, а наша армия с запада зашла. Мы там отметили 1 Мая, и дальше пошло наступление. Но до этого мы заняли Винницу, заняли Городенку севернее Ивана-Франковска, Тернополь, Львов, под Львовом Бобрка – районный центр и дальше строго на восточные отроги Карпат.
— Помните момент, когда перешли границу Советского Союза?
— Помню. Помню. Где-то в районе Дукля мы переходили границу, поклонились и – дальше… В этом же районе переходил границу один генерал чешский, он погиб, за границей, недалеко сразу. Этого я не видел, но это я прочитал в книге «От Бузулука до Праги», и в нашей литературе есть, что он погиб.
Движение более-менее идёт, моравская Острава – это крупный промышленный центр, который танки давал немцам, боеприпасы давал, противотанковые средства, собственно, все виды оружия он давал. Между прочим, чешская армия после мюнхенского сговора сопротивления гитлеровцам не оказала. Патриоты Чешской армии после распада Чехословакии оказались на территории СССР и явились основой формирования 1-го Чехословацкого батальона. Сопротивление оказали словаки только в 44-м году. Во время мюнхенского сговора Чехия и Словакия были разделены. Словакия имела свою армию, Чехия – свою армию. Чешская армия распалась, а в Словакии где-то с августа или июля 44-го года было поднято национальное восстание, хотя армия воевала на Восточном фронте против нас. Из высших офицеров никто не стал руководить ими, а стал руководителем этого восстания всего-навсего подполковник Голиан. Сразу запросили помощь нашего Верховного командования. В это время была подготовлена Восточно-Карпатская операция. Но она, по нашим расчётам, должна была начаться в одни сроки, а когда поступила просьба об оказании помощи, сроки вынуждены были срезать. И первой получила команду 38-я армия на переработку операции. Левее нас была 1-я гвардейская армия Гречко, ещё левее – 18-я армия, 60-я армия генерал-полковника Курочкина и мы, пока были в 1-м Украинском фронте. С образование 4-го Украинского фронта в него вошли 60-я армия генерал-полковника Курочкина, 38-я армия Москаленко, 1-я гвардейская Гречко и 17-й корпус 18-й армии, в которой Брежнев был начальник политотдела. Успешное наступление пошло.
— А Польшу вы не проходили?
— Проходили. В Силезии. В Висло-Одерской операции участвовали, недалеко мимо Освенцима прошли. Восточно-Карпатская операция с участием нашей армии началась 3 сентября 44-го года, 1-я гвардейская – двумя днями позже, затем 18-я ещё позже, и операция закончилась 28 октября 44-го года. Какое-то небольшое затишье, нашу дивизию выводят на отдых. Сначала Кросно взяли, больше там городов крупных нет. Собственно Новый год мы не воевали. Я видел один раз Москаленко, затем видел один раз Епишева, генерал-майора, после генерал-армии был, начальник Главного политического управления. Молодой, энергичный, — мы как раз в батальоне были — подошёл, на стрелу походной кухни прыгнул, взял черпак, повернул, спрыгнул и после пошёл беседовать с солдатами.
Мы до 13 января отдыхали. За пару дней артиллерия была выведена на огневые позиции, пехоту ночью повыводили – в направлении на Ясло, типа районного центра городок. 13 января 1945 года началось январское наступление. Оно шло довольно успешно, овладели Ясло, наш полк получил наименование Яслонский, другие полки получили другое название.
Эпизод один. Помначштаба полка по учёту где-то прихватил немца одного и с ним целый день ходил. Сам по войскам ходит, учитывает потери и так далее, довольно смелый был, не остерегался и ходил вместе с немцем. Под конец под вечер мы подошли к одной речушке – это февраль месяц, — она немного заморожена, но плохо, но местами, где поуже, там лёд попрочнее. И вот он рукой повёл, а тот подумал, что он пистолет достаёт, как бросился бежать по льду на противоположную сторону, а там немцы, на противоположной стороне. И сбежал. По нему начали стрелять, пехота наша на берегу была, не попали. Смеялись всё над Мироненко, он похож на цыгана, чёрные волосы кучерявые, всегда гладил, иногда на передний край придёт: «Эй, фриц, бери меня!». Очередь дадут, он в окоп успевает скрыться.
Со мной там тоже был случай, днём раньше. Я вёл управление полка, с нами один танк был, было 4 разведчика. И мы подъезжаем, вдруг повозка идёт какая-то немецкая. Мы на танке подъехали, пехоты человек 6-8 было у повозки немцев, руки подняли. И один бросился бежать немец, я его карабин взял и по нему – чувствую, ранен, за руку схватился и убежал. А до этого ещё группа бросилась бежать в дом, недалеко был, в дом забежали. Ну, мы думали – а в доме бывает, в дверь заходишь, а с другой стороны тоже дверь есть, и убегают дальше – думаем так: убежали. Взял 2 разведчика, один знал немного немецкий язык. Он начал. В спальном помещении, в доме, в квартире, немцы есть – он начал с ними разговор, и неосторожно,  его ранило. Тут подбежали автоматчики ещё, я с другой стороны зашёл, и дверь, действительно, есть. Я дверь открыл и с пистолета начал в сарай стрелять, там солома. Звук какой-то издали, значит, немцы есть. А дверь когда я открывал, я не видел, опять закрываю, а немец сидит – лысый и держит ружьё. Как я не растерялся, не знаю, я нажал крючок, и лысина вздулась его. Вот, такие случаи. После автоматчики пришли, несколько немцев поймали. Дальше когда ехали на танке, на какую-то горку заехали, наши подошли, рота автоматчиков, сапёры были, остаток связистов и всё – разведка была вся с командиром полка, впереди, и на танке выехали на высотку. Спускаться – гусеницы не держат: мёрзлая земля и танк, неуправляемый, пополз. А дальше стоит дом, и сарай стоит недалеко от дома. Не затормозит машина, юзом танк пополз. Хорошо, что он не в дом попал, а врезался в сарай, – потому что там люди жили.
Остановились. Темно наступило. И вдруг с одной стороны появился свет фар. Мы знаем, наши не могут быть, потому что у нас нет такой техники, чтоб от противника шла с фарами. Оказывается, немецкая легковая машина шла. Что делать? Я говорю: «Давай, один снаряд пусти». Он пустил снаряд, не попал. Машина стоит, свет горит, мы подбежали, дверцы открыты, немцы разбежались. Карта была. Сколько их там было? Что впереди офицер был, это ясно. По вещам мы определили, человека три было с водителем.
7 января. 8-го мы овладели городом Оломоуц – это следующий на запад город после моравской Остравы. 5 мая мы слушали просьбу из Праги: «Говорит Влтава! Говорит Влтава!» — позывной станции. Просят помощь, притом помощь просят десантников. В армии есть 2-я гвардейская десантная дивизия, но там людей не в комплекте. Командование – не фронтовое, а верховное — принимает решение ускорить оказание помощи восставшим в Праге. Для этого 4-й Украинский фронт готовит фронтовую подвижную группу, 38-я армия – армейскую подвижную группу и 1-я гвардейская армия – небольшую группу. Какой состав 60-й армии, фронтовой группы, я нигде по письмам не находил, по документам, а что касается подвижной группы 38-й армии, в эту подвижную группу была включена наша 70-я гвардейская, уже 5-ти орденоносная дивизия, при условии: фронт даёт автомобильный полк, 200 студебеккеров, все тылы полка остаются, выдаётся сухой паёк, вся пехота садится без батальонных тылов тоже, подвижная группа усиливается двумя танковыми бригадами (5-я бригада и 45-я, по-моему), истребительно-противотанковой артиллерией. Танковая бригада чешской армии – 10 танков. После встречи с ветеранами чешскими, когда я перечислял, что в подвижную группу вошла танковая бригада майора Янко, так они: «Ну, подумаешь – 10 танков!». Я им говорю: «Господа офицеры, эти 10 танков играли более высокую роль в этой операции, нежели ваши 447 танков, переданных Гитлеру после Мюнхенского раздора». Они и замолкли. Им нечем было крыть.
Боевых действий на маршруте особых не было. Было приказано, не вступая в бой, обходить максимально пункты стоянки противника и зайти в Прагу. Северо-восточнее Праги была группировка фашистов – 860 тысяч под командованием генерал-фельдмаршала Шернера. Это – сила. Но они особого сопротивления не оказывали. Я не знаю, как попал командир бригады полковник Гаев, который погиб в ходе выдвижения при совершении марша на Прагу. И погиб замкомандира дивизии. Но тот мог быть, я предполагаю, неосмотрительным. А как Гаев погиб, конец войны, опытный такой, вроде и огня не вели… Но танковые бригады не были укомплектованы – если на бригаду набиралось танков на  батальон, это хорошо было. Некомплект.
Прошли мы успешно. Было так, что по дороге идут наши, и мы догоняем – с боковой дороги выходит колонна немецкая. Стык вот так получается. Наши, кто в голове, сразу «стоп». И было так, что шли рядом наши колонны. Наши – правая сторона или наши – левая сторона, они – по правой, да так, что мы могли выскочить вперёд затормозить голову колонны немецкой. Сопротивление они не оказывали, сдавали оружие, карту отдавали и убирали машины с проезжей части.
— А что вы с ними делали? Вам же некогда было с ними возиться?
— Цель-то выхода наших туда, чтобы перекрыть пути отхода. Что такое Пражская операция? Это три фронта: 1-й Украинский фронт, 4-й и правое крыло 2-го Украинского. 1-й Украинский фронт – на главном направлении: 3-я и 5-я общевойсковые армии, 3-я и 4-я танковые армии, в том числе армия Лелюшенко, и 2-я армия Войска Польского – в направлении  состав 38-й армии 4-го Украинского фронта входил 1 Чехословацкий армейский корпус. 13-я армия 1 Украинского фронта наступала в направлении на Карловы Вары. Фронт наступления всех этих трёх фронтов – 750 км. 26 общевойсковых армий, 3 или 4 танковые армии, 3 воздушно-десантных, 2 румынских армии – 1-я и 4-я. Вот эти силы наступали с расчётом, чтобы разгромить 860-тысячную группировку немцев. В этой группировке, после, когда итог подводили, пленено 60 генералов. 4-й Украинский фронт пленил 154 тыс. гитлеровцев, остальных – 1-й Украинский фронт, потому что основной удар наносил 1-й Украинский фронт. До Праги дошли подвижные группы, а войска 9 мая были остановлены далеко-далеко от Праги. Я километража сейчас не помню. В начале второй половины дня мы были уже в Праге. Подвижная группа.
— 9 мая?
— 9 мая. 9 мая с утра 1-й Украинский фронт первым вошёл в Прагу. Есть у Конева книга – «Записки командующего», там он пишет: «Долго связи не было». Он послал офицера связи, и долго ответа не было. Северо-западнее Праги была власовская дивизия численностью 19 тыс. Когда Вацлав Гавел стал президентом, тогда пошли утверждения чехов, что Прагу освободили власовцы, а не советские войска. Но я перелистывал много литературы, много разных источников: какой-то взвод был один власовцев, но дивизия не выходила, погода тогда была неважная. Дивизия проходила через Прагу, но не с целью освобождения. После Власов северо-западнее Праги был пленён, и командование этой дивизии было пленено, и в 46-м году были осуждены и повешены.
Мы столкнулись с подвижной группой фронта Малиновского, 2-го Украинского фронта. Епишев разводил их. Поучилось так, что на один маршрут вышли. После 2-й Украинский фронт говорил: «Мы в Праге были! Мы в Праге были!». Никто в Праге не был, потому что там скопления войск не нужно было.
— Подвижные группы вошли 1-го Украинского фронта.
— Вошли: 1-й Украинский фронт, 4-й Украинский фронт – подвижные группы, и то позже 1-го Украинского фронта. А нас всех разбросали по населённым пунктам: вылавливали немцев, которые старались переодеться и так далее, и так далее. К нам, когда мы стояли и более-менее собрали полк, приезжал Москаленко. Полки разбросанные были. Москаленко приехал с командиром дивизии, и командир полка подполковник Баканов, и замполит подполковник Ситенков вышли на окраину леса встретить Москаленко и Епишева. Полк построен. Начальник штаба майор Удалов. Между прочим, житомирский родом. Что получилось? Я исполнял обязанности первого помощника начальника штаба. Я на правом фланге, а командиры батальонов есть в звании – капитан, майор даже есть. И вдруг ожидается, что должны подойти, сигналы дают нам, что приехал уже Москаленко, сейчас уже идут и так далее. У Удалого, начальника штаба, пропал голос – он командовать должен. Замкомандира полка не было, он где-то в гарнизоне другом был, там полбатальона было. Он: « Хе… хе… Командуй!». Я: «Как «иди командуй»? Я-то что, старший лейтенант!». Что делать? Другие штабники говорят: «Иди командуй! У тебя голос хороший, ты чётко командуешь всегда». И я пошёл. Москаленко смотрит на меня, после – на командира полка, а командир полка – тоже на меня зло смотрит. Я говорю: «Начальник штаба приболел». Тогда заулыбались. И результат этой встречи командующего: «Выйти из строя, кто не награждён». А последнее прибытие – пополнение: никто не награждён. А награждали солдат особо отличившихся – это Орден Славы 3-й степени и так далее, Красную Звезду особо отличившимся и так далее, по заслугам. Много вышло. Он сразу дал команду, с ним кадровики были, и начали раздавать, награждать, а после уже в полку оформляли удостоверение и выдавали.
— В основном медали?
— Медали, только медали.
— Какие медали им дали?
— «За боевые заслуги», «За отвагу». Это, собственно, решением командарма. Я после много пересмотрел наградных дел – и давали, допустим, писарь какой-то был, тоже давали под конец, наградной оформляли, награждали и так далее. А тут, поскольку они в строю, как боевая часть, ни писарчук, ни в тылу где-то, им вручили. Все довольны, конечно. Попробовали их побрить, умыть.
А что касается виновника, я за год с младшего лейтенанта стал капитаном, прошёл эти должности. Отдавался приказом или нет – не знаю, командовал после ранения, возвращаешься в свой полк, тебе говорят: «Будешь не ПНШ (помощником начальника штаба. – прим. ред.) по спецсвязи, а первым помощником». Командиром взвода пришёл, будешь командиром роты. Никто не спрашивает, приказ есть или нет. Ты командир взвода, тем более пулемётного, а рота пулемётная, — командуй. Ну, и всё. За это время я получил три ордена. Сейчас у меня 8 или 9 орденов: три ордена Отечественной войны, два ордена Красной Звезды, орден «Знак Почёта», орден «За службу Родине в Вооружённых Силах», чешский крест «За заслуги» 1 степени в золоте.
— А это когда Вам вручили?
— Это вручили в мирное время. По-моему, 60-я годовщина Победы. Я тогда занимался этими наградами. 70 Знаков дали. Ещё не назвал: орден Организации Объединённых Наций «Единение». Этот орден я получил в 2014 году, когда мне было 90 лет, вручали мне его в Посольстве Словакии. Откуда они меня взяли, понятия не имею. Но Посол поздравлял меня с днём рождения, а кто вручал, спросил его: «Откуда вы меня взяли?». Он ответил: «Мы тебя вычислили». Вот так. Имею полсотни медалей, половина из них – иностранных. Иностранные: немецкие, польские, чешские, словацкие, болгарские и монгольские.
— А самая дорогая для Вас какая награда?
— Самая дорогая награда – это гвардейский значок, после овладения Винницей приказ по полку был, и мне вручили гвардейский значок.
— Это очень авторитетно?
— Конечно! Потому что так пока авторитет – это… А гвардия даёт авторитет: полтора оклада, сокращение сроков в присвоении званий и так далее.
— Борис Арсентьевич, какое на Вас впечатление Прага произвела на тот момент? Сам город, люди, настроение их?
— Вообще-то, в Праге я был десяток раз.
— Самый первый раз?
— Город не развален.
— Это же 9 мая было?
— Да, 9 мая. Народ приветствует, народ доволен, народ ликует. С цветами. С килишками – со стопками. Жители Праги радовались победе вместе с советскими воинами-победителями. Угощают, на танки забираются. Ну, и Пражская операция – собственно, последняя стратегическая операция на Европейском театре военных действий, проведённая советскими войсками. Это раз. Время проведения операции: с 5 мая по 11 мая. И срок службы тем, кто участвовал в этой операции в подвижных группах засчитан не по 9 мая, как остальным, а по 11 мая.
— Борис Арсентьевич, когда вы вошли в Польшу, в Чехию, Словакию, какое на Вас произвела впечатление повседневная жизнь людей? Как они жили? Как их самочувствие? С Вашей точки зрения.
— Когда шли по Польше, мы встречали сёла, где в подвалах, в домах были расстрелянные люди. Беднота, беднота, беднота. Этого нельзя сказать о Чехии. В Чехии уютные дома, жизнь прекрасная. Нас даже приглашали чешские офицеры к себе в гости. Народ жил нормально. Когда с цветами – «Наздар, наздар, наздар…» — «Да здравствует, да здравствует…». Это по Чехии. Через Словакию я не проходил, но позже тоже знаю – всё нормально.
В 68-м году в Чехию вошли войска Варшавского Договора, и отношение чехов к нам резко изменилось.
— А почему?
— А потому, что они посчитали, что это оккупация. Оккупация. Советской Армией оккупация.
— Это Вы уже анализируете послевоенные события?
— Да-да-да. 68-й год. В Прикарпатском округе в 68-м году я был замкомандира танковой дивизии. Дивизия наша не выходила. Выходила 31-я танковая дивизия с Хмельницка, и она там и осталась, и выходила 24-я Самара-Ульяновская из Львова, и полевое управление 38-й армии, которая стояла в городе Станислав, или Ивано-Франковск. На базе Ивано-Франковской армии была сформирована Центральная группа войск. Когда в 68-м году входили, а потом выходили войска, и наши выходили из Чехии, немцы встречали нашу дивизию – устлали нашу дорогу цветами. Вот так.
— Восточные немцы.
— Немцы ГДР. Восточные немцы очень дружно. У меня много фотографий есть. Я в Западном Берлине был, вернее, не только я… В Трептов-парке, в Тиргартене… Там сидел же Гесс, один. И караульную службу нёс батальон, который входил в 20-ю мотострелковую дивизию 20-й гвардейской армии, в которой я был замкомандарма по тылу. Сначала я был замкомандарма по тылу 8-й танковой армии в Житомире, два года был замкомандарма, затем перевели меня в 20-ю армию в ГДР. В 20-й армии я прибыл в сентябре 72-го года, а в сентябре 73-го получил генерала, в 74-м был назначен замначальника тыла Группы советских войск в Германии. Поэтому по Германии всей ездил.
— А в Германии сколько времени Вы были?
— Пять лет. Два года в армии, три года в Вюнсдорфе.
— В Торгау приходилось бывать?
— Бывал, бывал, конечно, проездом. По пути у памятника отдавал дань памяти погибшим в 45-м году при форсировании реки воинам. Там же и немецкая часть стоит, в Торгау. Затем через реку переезжать – там памятник стоит. У меня там где-то недалеко служил сын, в авиационном полку. Я ездил часто на выходной день к нему.
— События 68-го года в Чехословакии как Вы оцениваете? С Вашей точки зрения? Учитывая жизнь людей простых и в то же время политические факторы.
— Можно было обойтись без такого ажиотажа. Можно было обойтись. Потому что это обострило надолго обстановку с такой страной, как Чехословакия. Мы не Чехию освобождали, мы освобождали Чехословакию. Поэтому мы, когда бывали, мы не разделяли их отдельно.
Что тут можно ещё сказать? Мы говорили о Пражской наступательной операции и говорили о сроках этой операции, о продолжительности, о 750 км. и так далее, и так далее. И иногда это можно сравнивать со Сталинградской операцией. Сталинградская операция, так грубо говоря, 19 ноября 42-го года – 2 февраля 43-го года. Потери немцев – менее 300 тыс. человек. Столько мы вложили там сил. Сейчас есть книга, издавали её в Сталинграде – Волгограде нынешнем, называется «Сталинградская группа войск». Если где-то найдёте знакомых, чтобы прислали, это – итоги Сталинградской битвы. Ведь когда Сталинградская битва завершалась, в это время кольцо Сталинграда было само собой, а фронт отодвинулся, фронт другой был уже с немцами, шла борьба на других направлениях. И в этой книге «Сталинградская группа войск» указано, какие группы, какие команды создавались, сколько было собрано трупов и так далее. Работу эту выполняли войска, включённые в Сталинградскую группу войск. Впоследствие войска из Сталинградской группы войск по приказу Ставки направлялись в действующие Армии, в первую очередь, на Курскую дугу. Подключены Сталинградские власти: обком партии, облисполком. Сколько где раненых, сколько где в госпиталях наших раненых, сколько немцев. И всё это по количеству. Сколько захоронений и так далее, сколько трофеев, причём трофеев не в нашем понятии – взял там часы в карман и так далее, — что за счёт этих трофеев оказывали большую помощь действующим войскам в пополнении войск запасами материальных средств: техникой, вооружением. Многие дивизии, в том числе и 70-я, моя родная дивизия, ставшая там 70-й с 38-й – командовал Лютников, после Гусев стал командовать дивизией – была переброшена на Курскую дугу, тут участвовала. Затем форсирование Днепра и так далее, и так далее. И дальше я уже от Киева говорил. Это очень интересно. У меня такая книга одна оказалась, и я её отдал в музей 38-й армии. Сам проанализировать полностью не смог, потому что у меня глаза никудышные. Я уже делал и операцию в прошлом году. Мне установили инвалидность по фронту – поменяли 2 группу на 1 группу и по зрению установили тоже 1 группу.
Предлагаю сделать маленький перерыв на чашку кофе с «ложечкой». Я предлагаю по стопочке коньяку.
— За фронтовиков.
— Да. Здесь прямо. Особо угощать мне нечем.
— Давайте я Вам помогу, Борис Арсентьевич.
— Хорошо. Тому, кому придётся читать эти воспоминания, это люди четвёртого, пятого поколений после войны, пожелание – вспомить тех, кто отдал свои жизни в годы войны за процветание Отечества и за вашу молодую жизнь, за ваше будущее.
— О поколении.
— Мы завершили общую беседу о фронтовых делах, но хотелось бы сказать, что мне повезло, что я вырос в довоенном поколении. Сейчас оно является самым возрастным, и, даже учитывая, что за 90 лет, мы сейчас долгожители. Нам повезло, нашему поколению, что мы были в хороших руках наших родителей, заботливых родителей. Мы не имели особых благ, но даже на тех благах, которые имела крестьянская семья, мы росли сознательными, мы росли защитниками своего отечества. Мы учились у преподавателей своих, учителей. Я до сих пор не забыл фамилию директора школы: Соболевский Николай Лаврентьевич, преподавал математику, он такой плотный по фигуре, всегда шёл, нёс циркуль деревянный в класс, для того чтобы заниматься. Никакой техники учебной не было. Одна карта была на всю школу, и преподаватель географии шёл из класса в класс, нёс с собой карту. Математику преподавал ещё один – Зеленюк Александр Игнатьевич. Географию – Григоренко, офицер армии, прибыл, уволился и преподавал. С начальной школы – Пискунова Александра Петровна. Я каждый раз, когда уже после войны приезжал в школу, я ни до кого не заходил, а заходил к своей учительнице Пискуновой Александре Петровне. Между прочим, она тоже носила фамилию Литвин, правда не удачно: он женился, дочь Тамара выросла, а жених не возвратился, не приехал, под Львовом женился. Все они уже покойные. Я должен сказать, что, являясь Почётным гражданином трёх городов Правобережной Украины, я не наделён вниманием в родном селе, где похоронены родители, а также, будучи единственный генералом — воспитанником местной школы, и нынешних руководителей школы своего родного села.
— Они Вас не приглашают?
— Не приглашают.
— Боятся, может быть?
— Не знаю. Дело в том, что после ухода из жизни мамы, через 3 месяца брат под Бродами погиб, за украинскую землю. Через 3 месяца младший брат в свои 18 лет под Идрицей погиб. Это получается, за полгода я потерял мать, брата и брата. И в 46-м году после митинга о подписке на займ 3 мая руководство села пошло в сельсовет, отец своей мощной фигурой сел напротив окна, в дневное время, светлое – выстрел через окно, перебит шейный позвоночник, мозг перебит, конечности отнялись, и 13 дней отец прожил, и в 48 лет отца не стало. Вот почему я не люблю своё село. Но, тем не менее, меня в селе ещё воспитывали пионерская организация, комсомол и старшие товарищи, студенты – выпускники впоследствии.
Стоит вопрос ещё об образовании. Я вначале сказал Вам, что два курса техникума не даёт даже 9-ти классов, тем не менее, это уже мне помогло в приспособлении к жизни своей неопытной во время эвакуации в Среднюю Азию, что меня приняли уже как «знатока», умеющего писать, умеющего чертить и так далее.
— Умеющего с людьми общаться.
— Умеющего с людьми, и доверили даже должность начальника военно-учётного стола, доверили тех, кто в 2-3 раза старше меня, — решать их судьбу. И, между прочим, они помогали – эта категория людей помогала. Впоследствии на фронте, сколько фронтовиков – пожилых, опытных, долго на одном месте не держатся – потери, потери, потери, ранение или уход из жизни – тем не менее, я нашёл благородных людей в лице командира полка – Печенюк Иосиф Фёдорович, Герой Советского Союза. После него, когда он ушёл на повышение, был Баканов: закончил войну, служил в Северо-Кавказском военном округе, в Управлении боевой подготовки. Он как бы отцом стал. Я, будучи уже замкомандира дивизии, отдыхал в санатории и к нему заехал. Мы были – как братья, даже как к отцу я приехал. Я у него неделю был целую. Он участник Финской войны, очень порядочный, вся грудь в орденах.
Мне везло, надо сказать, по образованию своему. Сначала курсы, курсы, курсы, но это не даёт полноты подготовки военному человеку. Нужна была академия. Нашлись люди, которые изыскали, что есть подготовительные курсы при Академии тыла и снабжения имени Молотова в Калинине. Эти курсы последний год. Меня направили на эти курсы. Куда бы не направляли на учёбу, меня оставляли в списке части, и я получал денежное содержание за счёт своей должности, которая значится за мной в части. Это подготовка кадров.
Горжусь тем, что сдавал экзамены в школе № 6 города Калинина, где училась Галина Уланова. Это офицеру в 30-летнем возрасте получить образование, аттестат отличника и без экзаменов поступить в Академию, быть зачисленным в Академию – это доверие, это забота государства о кадрах Советской Армии, о послевоенных фронтовиках, которые недоучились, недолюбили, недогуляли и так далее. Мне кажется, нынешней молодёжи надо это учитывать, гордиться своими дедами, прадедами уже, гордиться тем, что ты имеешь возможность жить в нынешних условиях и тоже учиться, не баловаться, учёба малейшая по любому предмету – это очень большое дело в последующем. Казалось бы, вот, основной предмет – такой, не основной – такой, но в ходе работы ты должен быть профессионалом своего дела. Ты должен быть готовым разговаривать с солдатами любой подготовки. Сейчас, правда, солдаты многие имеют подготовку с высшим образованием.
После окончания Академии я дважды опять учился в Академии. Не в Академии Генштаба, а на годичных курсах по переподготовке офицеров из войск. Давали материал за высшее звено, за оперативное звено, за армию, за фронт. В 68-м году окончил годичные курсы и высшие курсы при Академии тыла и транспорта. Затем где-то в 75-м году двухмесячные курсы. Тоже есть диплом – отлично закончил. Дело в том, что в Советской Армии уделялось очень большое внимание подготовке офицерских кадров, и были открыты все пути-дороги, чтобы офицер имел возможность повысить свои знания. Нужно было быть только честным человеком, работоспособным, с высоким профессионализмом, быть человеком души для солдата, для офицера, уметь разговаривать и с солдатом, и с офицером. Уметь разговаривать, и когда надо строго поговорить, и уметь разговаривать, когда у офицера беда случилась, и помочь. Я этими способностями, считаю, обладаю. У меня где-то есть одна поздравительная с 60-летием – дальневосточников – грамота. Я не ожидал, что такое напишут.
Я прибыл в январе 81-го года – это было воскресение – в Дальневосточный округ. С двумя чемоданами с формой, одеждой. Супруга посмотрела в окно и говорит: «Кого-то встречают. Вот сколько людей». Выхожу, оказывается, встречают меня.
— Это же прилетел генерал целый.
— Да. Встречают: начмед округа, исполняющий обязанности начальника тыла, потому что тот уехал в Питер на сборы. Притом в Германии служили вместе. Встречает начальник ВАСО генерал Федченко, который тоже служил вместе в Управлении тыла в Группе советских войск в Германии. Встречает командующий ракетными войсками и артиллерией округа генерал-лейтенант Левинник, с которым мы получали первичное звание (генерала. – прим. ред.) вместе в 73-м году: тут он – командующий, уже генерал-лейтенант. Начмед говорит: «Поедем, вот ваша машина». А начальник артиллерии говорит: «Никакой машины. Машину завтра подашь генералу. Пойдём домой». Темно уже, спать, но мы посидели ещё, по стопке выпили, а утром идти к командующему округом генералу армии Третьяку, да представляться. Мне нужно погладить мундир вот такой, правда, поменьше было этих юбилейных медалей. Начмед сопровождает меня, поскольку он за начальника тыла был (тот на сборах). Приезжаем в кабинет, Третьяк на месте, потому что готовятся крупные учения, и он в кабинете принимает, заслушивает о готовности и так далее. И первое, что он сказал: «Литвин, мы о тебе знаем больше, чем ты сам. У нас стукачей нет. Если появляются, мы им голову – раз! – на 180 градусов и всё». Он мне час рассказывал об округе. Если командир полка говорил, отпуская меня в Житомир, побывать дома, узнать, что делается, сказал, что наступления в ближайшее время не предвидится, так Третьяк мне сказал: «В ближайшее время боевых действий не будет. Поэтому у нас основа – создание материальной базы». Рассказал мне за час, что в округе. А он Героя Соцтруда позже получил – он Герой Советского Союза, – а Героя Соцтруда получил, уже будучи командующим округа, за обустройство войск округа. Создал склады, базы хранении техники и так далее, и так далее. Говорит: «Мы на учения, а ты что думаешь?». Я говорю: «Товарищ командующий, тоже на учения, да дело в том, что я ещё не в форме». «Одевай чёрный полушубок, и всё нормально». Поехали на учения. Я думал, что я кое-что позабыл, может быть, пока в Академии Ленина пребывал. После я сказал, то, что я в Москве прослужил 4 года, я вычеркнул из послужного списка. Шептунов слишком много было. Говорит: «Всё нормально будет». Я побывал помощником руководителя по тылу в одной армии, он заслушивал и так далее. И часто стараются тыловика ущипнуть. И мне уже сказали, что Третьяк не любит, когда ему кто-то перечит.
Закончились учения. В Амурской области в одном полку в клубе отличном, вместительном, сбор. Завтра разбор, а вечером он подводит итоги, заслушивает всех руководителей, кто какую оценку давал. Ведь штаб руководства – это окружные начальники,  остальные – дивизия и армия, значит, им оценка. Ну, и зачитывает по дивизиям, проходят, ведомости вывешены, плакаты и прочее, и прочее. Дошло до дивизии, до начальника тыла. Не справился. Я вскочил: «Товарищ командующий, начальника тыла заслушивали трижды, один раз Вы заслушивали. Тут неправильно написано. Полковник такой-то справился». Это замкомандира дивизии. Но это же оценку ставят. Не на оценку, а «справился» или «не справился». И так я защитил три человека. А сзади к этому разбору приехал начальник тыла с Ленинграда. Сел сзади. Дёргает меня: «Молодец!». Грузин Тавадзе, душа-человек! А оператор: «Да что ты там, кто ты такой? Командующий не любит, чтоб спорить». И я защитил троих. В год прибытия я получил от этого командующего орден Красной Звезды. Я рад, что наиболее напряжённые дела были у меня по службе: напряжённые по задачам, по значимости. Это Группа войск в Германии и Дальневосточный военный округ. Что касается дивизии, я за пять лет провёл работу по повышению дивизии к высшей степени боевой готовности в вопросах тыла, за что был награждён Орденом «Знак Почёта».
— Столько вопросов к Вам, Борис Арсентьевич, что не знаю, с чего начать.
— Пожалуйста!
— Можно тот, который раньше всего появился? Смотрите, Ваша фамилия Литвин.
— Да.
— Она, как минимум, белорусская по происхождению?
— Да.
— Белорусы сейчас, некоторая часть, идеологи, считают себя литвинами по происхождению. Вот Вы: украинец, белорус или русский? Как Вы себя осознаёте?
— Где-то, по-моему, в феврале или позже, была научная конференция на Поклонной горе. С докладом выступал депутат Государственной Думы Михаил Алексеевич Моисеев и ушёл. И начали выступать со всех периферий наших, и выступал с Белоруссии – Литвин. Нет, украинец самый настоящий! Но когда у меня родился сын, жена — украинка, переселенцы украинцы когда ездили в столыпинскую реформу за куском земли на восток, это и в Приморье очень много украинских сёл есть, и в Башкирии очень много, когда родился сын – он полковник, главный инженер 1-й Воздушной армии на Дальнем Востоке, уволился уже, он 48-го года рождения, ему в этом году будет 67 лет, – его регистрировала в ЗАГСе старшая сестра моей жены и записала: «Отец Литвин Борис Арсентьевич – белорус». И его белорусом записали. Вот, к Вашему слову. Это первый ответ.
Собираюсь на Украину.
— Поедете на Украину?
— Собираюсь. В этом году исполняется 70 лет, как похоронили отца.
— В Житомир поедете?
— В Житомир. Собираюсь. Но дело в том, что там свирепствует бендеровщина. Я знаю, что въезд молодым мужчинам запрещён. Мне 92, но я генерал. Как бы мне это звание не помешало, чтобы мне там не испортили настроение провокацией. Вот это я пока опасаюсь, поэтому говорю «Собираюсь», но решения нет. А хочется. Там брат. Брат родной по отцу. Знакомых много, в армии с которыми служил: от замкомандира полка, замкомандира зенитной бригады, ракетной бригады, замкомандира дивизии танковой. Между прочим, в нынешней обстановке на Украине эта дивизия в восточной части Украины потерпела поражение. А там же знают, что я был замкомандира дивизии, воевал за боевую готовность, орден получил, а тут вдруг разбомбили мои уже новые друзья. Так что пока опасаюсь.
— Здесь даже с кем-то договориться о гарантиях, они же не смогут обеспечить, могут даже обмануть.
— Я попытаюсь в посольство зайти, генконсульство и поговорить, но они не могут гарантировать.
(Позже автор принял решение не ехать. – прим. ред.).
— Там же власти нет, в Украине, никто никого не слушает, там махновщина.
— Трудно понять, почему сейчас на Украине преобладают во власти сторонники западноукраинских «вождей».
— И ещё можно один вопрос?
— Да.
— Почему так получилось, я имею в виду украинские события, как удалось увести украинский народ или часть его – никто же не проводит социологических исследований, это же невозможно понять, есть активные люди – как им удалось вектор направить в анти-Россию и почему это возможно? Я не беру сейчас американцев…
— Вопрос надо начинать с американцев. Руководители Украины целиком поддались на ожидаемые подачки от американцев. Попрошайничество Киева началось уже давно. Очень жаль, что великие дела украинских учёных в космической науке, развитии культуры и экономики осквернены нынешними руководителями Украины.
— Но что случилось с людьми? Или это ничего не случилось? Это наносное, и всё-равно своё возьмёт.
— Всё это продолжается, продолжается, продолжается. И если с Крымом, в моём понятии, всё кое-как устаканилось, так Донецкая и Луганская – пока ничего не решено. Ведь Донецкая и Луганская предлагает определённые статьи в Конституцию включить, но это не находит отражение в решениях Верховной Рады и Президента. Затем минские совещания проходят, решения принимаются, но не выплняются.
— А народ что сам по себе думает? Большинство.
— Мы крепко проспали информационную обработку людей. Крепко проспали. Если мне племянница говорит «Ты не прав», или в Бар звоню (г. Бар Винницкой области. – прим. ред.) – там председатель опытный, Высшую партийную школу окончил – он прославлял голодром.
— Голодомор.
— Голодомор, да. Но они называли «голодром», «голодомор». Он умер ровно год назад, в январе прошлого года, я не знал. Он на год моложе меня, 18 ноября 25-го года он родился. Внучка живёт, правнучка при нём живёт. Внучка Наташа, я говорю: «Как дела?». «Ничёго, тилько ваши тут путають всэ», — на украинском языке. Ну, я понял.
— А Вы сами по-украински говорите?
— Когда я приезжаю туда, с меня русского слова не выбить.
— Вы соскучились по украинской речи?
— Нет. Абсолютно нет. Дело в том, что я считаю, что не выяснили, кто отца застрелил. Я после когда в Новоград-Волынске служил, в МВД писал много туда, приезжали ко мне. Мнутся, мнутся, а ответить конкретно никто не в состоянии. Я говорю: «Что вы мне рассказываете?». Правда, отец был ещё 13 дней жив, он мне подозрительных назвал, их уже никого нет, некоторые пострелялись между собой, а некоторые уже по возрасту ушли из жизни, поэтому я так не знаю.
— Но это же не зависит от того, украинцы они или нет, ведь и среди чисто русских в оккупации были очень разные люди, и предатели были, и пособники.
— В сёлах, как правило, не было. Редко-редко какой-нибудь запрятавшийся от немцев бывший военнопленный или при отступлении войск он остался где-то в селе, а после где-то прижился, приняли его, к вдовушке какой-то, и так остался. Село не выдало его. С партизанами после, возможно, связался. Мой отец был в партизанской группе имени Чапаева. Эта группа в дружбе была с партизанской дивизией Сабурова. Они освобождали город Овруч, это районный центр. Также был партизанский отряд словацкой дивизии. Со Словакии было две дивизии: одна дивизия была на Украине, вторая дивизия была севернее Крыма, в тех районах. И там, и тут часто они переходили в наши партизанские отряды. Что касается Овруча, начальником штаба 101-го полка словацкой армии был капитан Репка, или Нелепко, – и так его, и так. Это учитель, который работал недалеко от Братиславы. Он связался с партизанами. Они особо не свирепствовали против Советской армии. Так иногда, это в литературе есть украинской, выйдут в лес, постреляют-постреляют, как будто гонение за партизанами, и возвращаются в районный центр.
— То есть словацкие партизаны тоже воевали против Красной Армии?
— Две дивизии по охране коммуникаций германских войск.
— В составе вермахта?
— Две дивизии. Пока они ещё на партизаны. Затем начальник штаба вот этот Ян Нелепко решил полк перебросить в партизанский отряд. Но ему это не удалось, и он большую группу словаков перевёл в партизанский отряд, и этот партизанский отряд вместе с нашими войсками наступал и освобождал город Овруч. Во время боя погибло много словаков, погиб и их командир – начальник штаба 101-го Словацкого полка Ян Нелепко. Это было в октябре 43-го года. Был поставлен памятник ему отдельно, монумент словакам. Я по окончании академии попал в эту дивизию, только полк стоял в 70 км. в другом населённом пункте, а полки остальные стояли в Овруче и в Коростене.
— А чехи как воевали против немцев уже?
— Чехи нормально воевали, хорошо воевали, хорошо. И после Словакии в мае 45-го года Яну Нелепко присвоили звание Героя Советского Союза. Прошло какое-то время, прах с его телом перевезли на родину в его родное село под Братиславу. В 12-м году, когда я был последний раз в Братиславе, в Братиславе издали книгу иллюстрационную, где помещены все захоронения советских воинов с памятниками. Я эту книгу видел в советском посольстве в Братиславе.
— Это по Словакии?
— По Словакии, да. Что касается чехов, у чехов тоже сохраняются захоронения в нормальном виде, но убрали некоторые памятники, убрали памятник «Танк».
— В Праге?
— В Праге.
— Его убрали?
— Убрали. Это танк, который первый зашёл в Прагу. Экскурсовод говорит: «Нам он напоминает оккупацию 68-го года». Сейчас они добре разговаривают. Я имел счастье поехать в трёх поездках «Миссии мира и дружбы». В составе миссии было полсотни молодых талантов от 8 до 14 лет. В марте месяце проводится фестиваль-конкурс молодых талантов. И в этом году будет, но тогда мы были более богатые деньгами – «Газпром» помогал. Последние два года уже не ездили, а так ездили: полсотни человек, человек 6-7 – это руководящий состав, я постоянно ездил. До Братиславы мы ездили поездом. В Братиславе Белоруссия нам подавала шикарный автобус, где есть телевизор, есть кофе, есть чай, шикарные мягкие сиденья. Я детишкам рассказывал о ходе боёв по маршруту. И по прибытии в какой-то город нас встречали чехи или словаки, или в Австрии тоже были, в Мюнхене тоже были, в Германии, опять в Праге были, размещали нас, кормили и так далее, и так далее. И возили по всем местам. Чехи только в последние годы изменили своё отношение в лучшую сторону, и это зависит от руководства. Вацлав Клаус поднял вопрос за Россию и поддерживает. Его сменщик – он был до этого главой правительства, я его помню, мы были на заседании правительства, когда он выступал, — а сейчас в Чешском посольстве было, он сидел под правую руку, 5 человек сидело, он обходил столы, его кресло стояло с подлокотниками рядом со мной, где я в форме, я показывал. Он обошёл, после подошёл, присел с нами и начал поздравлять с праздником и подняли бокалы с вином. Говорил, говорил, потом даёт плонять, что кто-то из нас. Но я обычно говорю: «Меня хлебом не корми, но только выступить». Я тогда встаю: «Господин президент! Я такой-то-такой-то, я много раз бывал в Праге, много раз по Чехословакии, в Брно, моравская Острава, объездил много. Я встречался с двумя президентами, которые были до Вас». И называю: Вацлав Гавел, Вацлав Клаус. «Мы рады, что Вы сейчас с нами, с ветеранами, рады, что Вы с нами на таком мероприятии». С 7 вечера до 9 ужин был. «Я бы просил Вас сфотографироваться со мной, на прощание». Он встал, за плечо взял и так далее. И эти фотографии получились. С ним был, видимо, порученец его, затем генерал – это военный атташе, генерал Владимир Ложек, он уехал уже. Встали, сфотографировались. И я думаю, кто будет фотографировать? А военный атташе даёт мне знак: всё нормально. Позже я обнаружил, что фотографировал редактор газеты «Российский ветеран» Российского союза ветеранов, который и привёз мне эти фотографии с президентом Чехии, которые я Вам показывал.
— Спасибо! Борис Арсентьевич, такой вопрос. Как Вы относитесь, как нам надо относиться к Германии, к немцам, что иметь в виду на будущее? С Вашей точки зрения.
— Я понимаю, я понимаю. Только в направлении укрепления дружбы. Что бы там кто ни говорил, кого нужно, покритикует Лавров или кто-то другой, а нам надо вести линию нормальную, взаимоотношения. Несмотря на то, что они мать убили, и когда я служил, я вынужден был контактировать с Министерством обороны Немецкой Народной Армии (ННА), с Госпланом, с Министерством торговли – в полном смысле слова дружить. К ним ездить на приёмы, организовывать приёмы в ранге, допустим, Министерства обороны. Я управленцев тыла приглашал к себе в гости – не к себе лично, а воинскую часть брал. У нас два автомобильных полка стояли в месте Куммерс-Дорф-Гуд, и там же комендантский батальон был. Там была прекрасная офицерская столовая, что позволяло встречаться с гостями на уровне. Ну, и начальника тыла приглашали Немецкой армии, приглашали министра торговли, с Госплана приглашали – их приглашали, потому что многие материальные средства мы получали от Германии для обеспечения советских войск в Германии. Постарше рангом – министр обороны. Эту категорию, или Хоннекера — председателя СЕПГ, встречал Главком Ивановский и член Военного совета Бедников. В Доме офицеров встречи были и так далее, и так далее. Ездили сначала на захоронения в Трептов-парке, а после приезжали ветераны, приезжал, по-моему, член Военного совета у Жукова был Телегин. И проходили мимо строя молодёжи немецкой, женщин, мужчин – немцев. И мы переходили, чтобы сесть опять в свои машины и переехать в Западный Берлин – там караульное помещение есть – тоже возложение венков. И все дают руку Телегину, члену Военного совета, по-моему, если я не забыл. И один немец попытался и – одёрнул, не дал руку. Я сзади шёл за ним и смотрел. А там – оркестр выезжал, здесь сначала исполняли, возложение венков, митинг, у меня фотографии есть, когда-то ещё встретимся, посмотрите.
— Борис Арсентьевич, с ветеранами вермахта лично общались?
— Общался.
— Именно личный, не какой-то официальный разговор…
— Вы имеете в виду – с ФРГ, с Западной?
— Теми, кто против Вас воевал.
— Так они все у власти, они все в Министерстве обороны. Начальник тыла Немецкой армии – он в плену был, в Донецке, знает русский язык. Я приезжал к ним с лейтенантом, который переводил мой разговор, а этот начальник тыла Немецкой армии переводил мой разговор на немецкий и немецкий на мой.
— Так он в ГДРовской армии служил?
— В ГДРовской армии, но он в плену был и знает русский язык.
— Получилось так, что сначала они были в вермахте…
— Нет, нет. В ГДР армия была.
— Я имею в виду, те, кто в годы войны…
— Они были в фашистской армии, затем побывали в плену, затем молодёжь побывала в наших академиях тогда, окончили академии, знают русский язык отлично.
— И они создавали германскую, ГДРовскую армию.
— Это октябрь, 49-й год, по-моему.
— Я имею в виду тех солдат вермахта, которые в ФРГ остались.
— Я с теми не встречался. Когда проезжаешь через КПП в Западный Берлин – у меня был пропуск в Западный Берлин, не у всех был, только у тех был, кто имеет право проверять караул в тюрьме, где сидел Гесс. При проезде, в частности, во время Дня Победы, там же были и советники наши – офицеры, генералы – в Северном округе, в Южном округе, иногда примащивались к нашей колонне, а колонна – едешь один, если жена не едет, если жена с женой – никаких других пассажиров нет, только чёрные «Волги». Если на снабжение приходит белая какая-то, за два дня она стала чёрной «Волгой». И в эту колонну вставали некоторые советники. А при переезде КПП их фиксировали на фото до морщинки. И бывало так: проехали, мы не обратили внимания, а у этих советников водитель – немец, Немецкой армии, ГДРовской – и засняли. И к вечеру Западный Берлин уже протест Главкому. Главком начал допрашивать, где, у кого в машине был? А списки-то идут, на проверке. Я говорю: «Нет, я с женой был. Не было». Нашли одного генерала. Ну, влепили ему. Затем начальник оперативного отдела армии нашей 20-й, поскольку мы несли караульную службу, батальон наш, берлинский, в Карлхорсте, там музей был, где договор подписывался – он поехал проверять, а в это время этот узник во дворе прохаживался, отдыхал, а те, которые несут службу, это же работники Комитета госбезопасности. Кому-то из них показалось, что этот полковник кивнул в знак приветствия. К вечеру в этот день, которого подразумевали, что он кивнул, от Главкома получил строгий выговор, в шифровке. Но вряд ли он кивнул – у него походка такая, что он человеку любому кивает. Я говорю: «Ты, наверное, ошибся». Говорит: «Меня подвела моя походка».
— А расскажите, пожалуйста, про чехов, которые живут под Житомиром. Что это за деревня, что за село?
— Я имею брошюрку, которая описывает жизнь чехов, словаков на Украине. Целая область на Украине – это Западная Украина, Волынская область с областным центром город Луцк – проживало очень-очень много чехословаков, я лучше так буду говорить, которые в послевоенные годы многие изъявили желание поехать на свою родину. Брошюра эта у меня есть с полным описанием. Кроме того, в селе, где я родился, село Вересы Житомирского района Житомирской области рядом, есть два сомкнутых села. Названия их: Высокочешское и Высокоукраинское. В одном из этих сёл жила Герой Социалистического Труда, заработавшая за успехи в сельском хозяйстве, Надежда Заглада.
Почему я ездил в этих сёлах? В своё время, где-то в 98-м году или раньше немного, я месяца два работал в архиве Министерства обороны в Подольске и там находил много материалов, в том числе по своей дивизии, заслуженной, 6-ти орденоносной дивизии, которая участвовала в Финской компании, войне, другие материалы, армейские. Там я имел возможность посмотреть и карты рабочие, особенно по дивизии. Списки офицерского состава: именные списки, по фамилиям, должностные. Это мне придавало какое-то настроение бодрости, воспоминание всех событий периода войны, всех событий пребывания в Чехии, в Словакии, участия в других операциях. Я там разыскал приказ полка, где указаны фамилии погибших под районным центром Идрица, деревня Чайки, там было в списке 17 человек. Я нашёл там кроме своего брата и других погибших, в том числе из этих сёл, только не помню – с Высокочешского или Высокоукраинского – погибшего воина. Поэтому, пребывая в отпуске в своём родном селе, нашёл возможность выпросить у кого-то велосипед и поехать туда. Доехал я полдороги, скаты велосипеда спустили, и я пешком – велосипед ехал на мне. Я нашёл родственников этого воина, который погиб, которого нашёл в приказе по полку. Они поблагодарили за память, я уехал оттуда. Больше я связи не держал, я только не помню, в котором селе. Между прочим, у меня материал работы в музее и сейчас лежит на окне в этой комнате.
С Надеждой Заглада я встречался, она приезжала к нам в Новоград-Волынский после съезда партии, делегатом которого она была. Начало её выступления: «Дорогие мои сыночки!». И она рассказывала о своих успехах в сельском хозяйстве. И был рассказ и о том, что когда она выступала в Кремле и сказала: «Микита Сергеевич, до яких пор мы будемо сидите в занадворках?». И после этого Надежду Загладу пересадили в первый ряд на съезде. Вот такие разговоры. Это быт, это жизнь, это выступала она у нас в ракетной бригаде, мы её тепло приветствовали.
— Как они там появились вообще, чехи? Откуда они там появились? Или они всегда там жили?
— А как появился Чехословацкий корпус мятежный?
— В 18-м году?
— Да-да. Который выступил против Советской власти. А как появились захоронения во Владивостоке, где мне пришлось писать после в ветеранскую организацию, когда мне военный атташе Словацкой республики капитан Котек сказал, что собирается поехать на захоронения во Владивосток, я сказал: «А стоит ли?». Он сказал: «Да надо бы». Я быстро сориентировал ветеранскую организацию Владивостока, я быстро сориентировал генерала армии Моисеева, который был командующим Дальневосточным округом, но это уже было позже, он уже был за пределами начальника Генштаба, и была дана команда командованию Тихоокеанского флота – это сделал Моисеев Михаил Алексеевич, генерал армии, нынешний депутат Государственной Думы, Председатель Союза ветеранов Российской Федерации. После этого я получил оттуда письмо, что в ненадлежащем состоянии, но кое-что с подключением местной власти предпринято. Мне прислали оттуда – ветеранская организация Приморья, Владивостока прислала схему захоронений и перечень работ, которые они выполнили. К этим работам относятся: старое металлическое ограждение сгнило – его они установили, восстановили дорожки, посадки установили, на одном памятнике были даже надписи в честь кого – видимо, кто-то даже ухаживал за этой могилой. Проходит время, господин Котек, капитан, бывший начальник Военной академии Чешской армии в Брно, мне говорит, что чешское правительство отпускает определённые деньги для того, чтобы навести порядок на этом захоронении. Там же где-то рядом захоронение и военное. Когда самолёт морской авиации разбился в Ленинграде и погибло всё командование Тихоокеанского флота, в том числе и жена 1-го секретаря Приморского крайкома партии. Я опять сориентировал. Тут уже и российский комитет сориентировался в отношении этого мероприятия. Действительно, деньги были выделены, определённая работа проведена, и подходит День Победы, как вандалы разрушили всю работу. Я прихожу к Котеку в посольство, он чуть ли не со слезами рассказывает мне это дело. Были приняты меры на месте по восстановлению того, что было сделано. И делегация туда ездила. Я не поехал, не мог по какой-то причине домашней. Вот, собственно, такое дело. Капитан Котек сдал бразды правления, сейчас он где-то под Карловыми Варами ведает одним социальным объектом, связанным с помощью ветеранам Чешской армии. В Карловых Варах у них есть пансионат небольшой, я был в этом пансионате, там есть церковь рядом тоже, наша, христианская, там батюшка даже родом с Бузулука. Я с ним беседовал, фотографии где-то есть. Вот такие дела. Ещё вопросы? Тогда будем заканчивать.
— Я Вас утомил уже вопросами.
— У меня один вопрос: что будет написано, чтоб Вы мне его прочитали. А поскольку Вы человек верующий, я не верю ни в Бога, ни в чёрта, ни в козла, но Бог троицу любит, поэтому троицу (по третьей стопке. – прим. ред.) и будем завершать. Это Вы записали?
— Да.
— Но это для смеха.
— Я всё расшифрую, распечатаю, позвоню Вам, подъеду, прочитаем всё.
— Хорошо.
— Что Вам не понравится, можно сгладить, смягчить, убрать.
— Я не придирчивый. Я только, моё выступление, чтобы не было, даже в мелочах, обострением взаимоотношений с чехами, словаками.
— У нас же цель обратная, положительная цель.
— Совершенно верно.
— Нам нужно укреплять наши отношения, но не врать друг другу, чтобы наши дети и педагоги, чтобы они задумывались.
— Сергей Петрович, Вы очень правильно эту идею восприняли, и план перспективный. Сейчас Вы этот план претворяете в жизнь. Что бы когда-то не было, что когда-то будет, но то время, когда я имел возможность встречаться с чехами, в посольстве, в населённых пунктах, в поездках своих, в Словакии, оно у меня оставляет самые душевные, прекрасные отношения к этому народу, к этому трудовому люду и так далее. И последнее. Будучи в Словакии, там есть колледж, где группа учится на русском языке. Нас было трое. Один непосредственно участник освобождения Братиславы, сапёр по военной специальности, другой представитель попал по ошибке – где-то в Калининграде воевал, не нужно было ему ехать, и я – участник освобождения Чехословакии. Завершали встречу. Сидел класс, который учится только на русском языке. Завершаем, вдруг поднимается один паренёк, в белой рубашке: «Господин генерал, а я Вас знаю». Я опешил. «У меня есть фотография, где Вы сфотографировались с моим папой»». А кто такой папа? Оказывается, папа – второе лицо, военный атташе Словакии в Москве полковник Суходолинский, и мы дружили. Это сын его сказал. Я говорю:  «А где твой папа, может быть, мы встретимся?». «Нет, он военный атташе в Киеве». Это было в 12-м году. Вот так встреча. Преподавательница говорит: «Мы будем в 13-м году летом в Москве». Я говорю: «Я буду рад с вами встречаться и с вами по Москве». Но получилось так, что были они или не были, не знаю, и я не смог с ними встретиться, о чём сожалею до сих пор. Я дружу с бывшими военными атташе, Подгорани, другие, с руководителями Центра словацкой культуры здесь, в Москве, с бывшим послом Фучиком, который после был послом в Югославии, и другие. Поэтому мои ветераны, которые со мной ездили в Чехию, с группами по приглашению Министерства обороны, которые ездили с миссией мира и дружбы под символическим названием «Свободная Европа» оставили о поездках самую прекрасную память. Но дело в том, что участников освобождения Чехословакии остаётся всё меньше и меньше и, в частности, с моей дивизии, которая шла на главном направлении в составе подвижной группы войск 4-го Украинского фронта, из 84 человек осталось двое: начальник оперативного отделения 70-й гвардейской Глуховской шестиорденоносной срелковой дивизии генерал Воронин и я. Тот неподвижный, он двигается только еле-еле в магазин по месту жительства, а я вынужден двигаться, потому что надо всё же поднять на щит музей своей дивизии и армии тоже. А Вам, которые взяли на себя непосильный труд, но я к Вашему труду со временем добавлю, что именем моей дивизии до переименования её в гвардейскую, сформирована новая часть – 138-я ракетная дивизия. Я должен разобраться, какие ордена приписаны ей, какие полки, и я Вам обещаю дать подробные данные, но и эти данные в Интернете Вы можете тоже найти, но обсудить этот вопрос мы должны будем вместе. Почему? Потому что эта дивизия теряла своё звание в районе, регионе Украины, что может вызвать нездоровые высказывания. Я бы этого не хотел, потому что дивизия заслуженная. Нас даже этот регион обвиняет в том, что мы эту дивизию, то есть мы – российская сторона, нет, советская ещё, потому что Язов был министр обороны Советского Союза, что мы переименовали эту дивизию в базу хранения техники. Это может вызвать какую-то неприятность. Я не уверен, но я должен разобраться с ракетной дивизией. Спасибо, что Вы потратили своё время, выходной, для решения этого вопроса.
Учитывая, что наш президент Владимир Владимирович Путин в последние годы и в последнее время особенно уделяет большое внимание военно-патриотическому воспитанию граждан Российской Федерации, в этом, XXI веке, уже издано 4 постановления правительства Российской Федерации, в том числе в декабре месяце постановление правительства Российской Федерации о воспитании граждан в духе патриотизма. Где-то на прошлой неделе, выступая где-то перед чиновниками экономического толка, президент, когда шла речь, какая же идея в Российской Федерации, Путин уже в который раз – и повторили по телевизору – сказал: идея патриотизма российского человека. Патриотизм. Он давно это вынашивает в своей душе. Даже когда был премьер-министром, и бывший президент Медведев ему замечание сделал, так это было при Советской власти. А ведь сейчас многое возвращается. Восстановление экономики – на первом плане. Никуда не денешься. Зубную пасту надо дома делать! Лекарства надо дома делать, а не оттуда привозить! И другие – другие вопросы. Молодёжные организации надо создавать, по типу комсомольских, ведь это ясно. Надо. Это идея Путина. Она недавно пущена в эфир, и так далее. Поэтому то, что сейчас идёт речь о патриотизме, это задача очень сложная, на данном этапе развития нашего общества, российского, не лёгкая задача. И задача воспитания народа в духе патриотизма является основой будущего успеха развития нашей экономики, многонационального общества Российской Федерации, развития международных связей с нашими дружественными в своё время государствами и налаживание полезных отношений и с недружественными тоже. Они должны быть дружественными со всеми.  
Спасибо за внимание!
— Спасибо! Выключаю.

Москва, Алтуфьево, 7 февраля 2016 г.

Дороги Европы отмечены не только верстовыми столбами. Памятники и могилы русских солдат, а также истинных патриотов Чехии, Словакии, других стран, скажут путнику, что километр дороги – относительная мера длины. Абсолютны – великий Подвиг, принесённые жертвы и человеческая память.