Градостоительная политика московских мэров всегда вызывала возмущение у горожан. Не трудно догадаться, что бессмысленное и бесполезное. Про возмущение. Васька слушает и ест. То есть стройкомплекс Москвы делает то, что считает нужным и выгодным для себя. Мнение горожан мало волнует городскую власть. Впрочем, такие чувства "взаимны". И это разговор не только про дома и здания. Вообще.
Разрушено несчётное количество исторических памятников. Сносятся исторические кварталы с их особым московским духом: например, Остоженка, такая же судьба ждёт уютные Хамовники. Ждёт своей скорой участи Немецкая слобода. На месте Бадаевского завода будет возвышаться фантастическое уродство — почище Москва-сити. Дорожные развязки — с расходованием сотен тысяч тонн металла и бетона...
Против всего этого всегда выступали горожане. Но, как вы понимате...
ОДнако, оказалось, что московские строители — обыкновенные строители социализма 20-30-х годов, так сказать, продолжатели...
Так наша история и будет из многоточий состоять?

Андрей Платонович Платонов. Котлован (1930).
Отрывок

Производитель работ общепролетарского дома вышел из своей чертежной конторы во время ночной тьмы. Яма котлована была пуста, артель мастеровых заснула в бараке тесным рядом туловищ, и лишь огонь ночной припотушенной лампы проникал оттуда сквозь щели теса, держа свет на всякий несчастный случай или для того, кто внезапно захочет пить. Инженер Прушевский подошел к бараку и поглядел внутрь через отверстие бывшего сучка; около стены спал Чиклин, его опухшая от силы рука лежала на животе, и все тело шумело в питающей работе сна; босой Козлов спал с открытым ртом, горло его клокотало, будто воздух дыхания проходил сквозь тяжелую темную кровь, а из полуоткрытых бледных глаз выходили редкие слезы — от сновидения или неизвестной тоски.
Прушевский отнял голову от досок и подумал. Вдалеке светилась электричеством ночная постройка завода, но Прушевский знал, что там нет ничего кроме мертвого строительного материала и усталых, недумающих людей. Вот он выдумал единственный общепролетарский дом вместо старого города, где и сейчас живут люди дворовым огороженным способом; через год весь местный пролетариат выйдет из мелкоимущественного города и займет для жизни монументальный новый дом. Через десять или двадцать лет другой инженер построит в середине мира башню, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли. Прушевский мог бы уже теперь предвидеть, какое произведение статической механики в смысле искусства и целесообразности следует поместить в центре мира, но не мог предчувствовать устройства души поселенцев общего дома среди этой равнины и тем более вообразить жителей будущей башни посреди всемирной земли. Какое тогда будет тело у юности и от какой волнующей силы начнет биться сердце и думать ум?
Прушевский хотел это знать уже теперь, чтобы не напрасно строились стены его зодчества; дом должен быть населен людьми, а люди наполнены той излишней теплотою жизни, которая названа однажды душой. Он боялся воздвигать пустые здания — те, в каких люди живут лишь из-за непогоды.