Михаил Афанасьевич Булгаков. Белая гвардия (1925).

Отрывок

 … И было другое — лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стеков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии:
      "Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок".
      Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.
      И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, — дрожь ненависти при слове "офицерня".
      Вот что было-с.
      Да еще слухи о земельной реформе, которую намеревался произвести пан гетман.
      Увы, увы! Только в ноябре восемнадцатого года, когда под Городом загудели пушки, догадались умные люди, а в том числе и Василиса, что ненавидели мужики этого самого пана гетмана, как бешеную собаку — и мужицкие мыслишки о том, что никакой этой панской сволочной реформы не нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа:
      — Вся земля мужикам.
      — Каждому по сто десятин.
      — Чтобы никаких помещиков и духу не было.
      — И чтобы на каждые эти сто десятин верная гербовая бумага с печатью — во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее.
      — Чтобы никакая шпана из Города не приезжала требовать хлеб. Хлеб мужицкий, никому его не дадим, что сами не съедим, закопаем в землю.
      — Чтобы из Города привозили керосин.
      — Ну-с, такой реформы обожаемый гетман произвести не мог. Да и никакой черт ее не произведет.
      Были тоскливые слухи, что справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть:
      — Жиды и комиссары.
      — Вот головушка горькая у украинских мужиков!
      Ниоткуда нет спасения!!
      Были десятки тысяч людей, вернувшихся с войны и умеющих стрелять...
      — А выучили сами же офицеры по приказанию начальства!
      Сотни тысяч винтовок, закопанных в землю, упрятанных в клунях и коморах и не сданных, несмотря на скорые на руку военно-полевые немецкие суды, порки шомполами и стрельбу шрапнелями, миллионы патронов в той же земле и трехдюймовые орудия в каждой пятой деревне и пулеметы в каждой второй, во всяком городишке склады снарядов, цейхгаузы с шинелями и папахами.
      И в этих же городишках народные учителя, фельдшера, однодворцы, украинские семинаристы, волею судеб ставшие прапорщиками, здоровенные сыны пчеловодов, штабс-капитаны с украинскими фамилиями… все говорят на украинском языке, все любят Украину волшебную, воображаемую, без панов, без офицеров-москалей, — и тысячи бывших пленных украинцев, вернувшихся из Галиции.
      Это в довесочек к десяткам тысяч мужичков?.. О-го-го!